Девушки

На той стороне канавы три пары девушек по очереди подхватывали трубы и, согнувшись, изо всех сил катили их по другую сторону карты, вдоль бровки, где две сбойщицы быстро укладывали новый ряд труб. Соня с восхищением смотрела на ловкость девушек-разливальщиц, завидовала их слаженности в работе. Когда гидромасса полностью залила площадь карты между двумя валиками, разливальщицы быстро засыпали перемычку, и гидромасса устремилась на новую площадь.

— Соня, не зевай! — крикнул Свиридов и указал рукой. — Видишь, вон там гидромасса утекает в канаву!

Девушка бросилась к бровке и, энергично работая лопатой, засыпала прорывы. Потом прорывы начались в других местах. Не успевала Соня заделать одну бровку, как гидромасса, сверкая темной бронзой, прорывала другую. Девушка испуганно заметалась вокруг карты. От быстрой работы и боязни, что она сделает не так, как надо, ее лицо разгорелось, кудряшки выбились из-под берета, закрывали глаза и лезли в рот; она рукой откидывала их, как бы отгоняя назойливых мух.

На разлив пришли Нил Иванович — начальник участка, Волдырин, технорук Лузанов и Долгунов. Лузанов работал много лет на Шатуре, считался лучшим специалистом по сушке и уборке торфа, с его мнением считались не только на предприятии и в тресте, а и в Главторфе. Он зорко следил за ходом работ на полях. Торфяницы его уважали и любили.

Долгунов, взглянув на Соню, которая только что засыпала прорывы на бровках, полушутливо-полусерьезно сказал:

— Чтобы высох торф на славу, в чистоте держи канаву.

— Истина, истина! — поддержал парторга Лузанов.

— Кто канав не прочищает, тот не торф, а воду добывает. Понимаешь это, девушка? — опять обратился Долгунов к Соне, сильно покрасневшей.

— Новенькая она, Емельян Матвеевич, — пояснил Аржанов, — впервые на разливе.

— Это я вижу, что новенькая. По румянцу и смущению ее вижу, что новенькая! — сказал Долгунов. — Ничего, девушка, не смущайся, привыкнешь. Не ахти какая хитрость освоить дело разлива. А сама-то ты откуда? — тепло спросил он.

Соня ответила.

— Рязанская, значит? Замечательно! Рязанские девушки у нас основа. Наша гордость! На них держится торфодобыча. Ты также у нас знатной торфяницей будешь, это я вижу по твоей хватке.

— Она комсомолка, — подсказал Аржанов.

— Нил Иванович, — сказал технорук, — товарищу Волдырину я уже не раз говорил о том, чтобы подсыпал бровки повыше. А он этого не делает. В результате канавы, вырытые с таким трудом, наполняются гидромассой, не работают, замедляют сушку. Ведь эдак мы сезонного плана не выполним.

Волдырин надулся, недружелюбно поглядывал на технорука.

— Петр Глебович, это верно, — поддержал Лузанова начальник участка. — Поле у тебя хорошее, но канавы ты содержишь варварски, в цапковке и формовке отстаешь, график срываешь. А почему? Всё канавы! Смотри, как бы отвечать не пришлось!

— Я и так изо всех сил стараюсь, Нил Иванович, — возразил запальчиво Волдырин.

Лицо Нила Ивановича стало печальным, он вздохнул.

— Знаю, как ты стараешься. Знаю, батенька. Ох, как знаю! Нас, браток, не обманешь. Мы обошли карты твоего поля, видели, как они выглядят. Канавы, как и на этой, захламлены. Кусты не вырублены на бровках, в зарослях валовых канав дикие утки водятся, да и лоси, пожалуй, вот-вот появятся… А ты говоришь, что стараешься! Правда, стараться ты стараешься, да только… — Нил Иванович не стал продолжать и лишь махнул рукой.

Волдырин, побагровев и выкатив мутные глаза на своего прямого начальника, поморщился.

— Да и жалоб на него много, — взглянув на Волдыри-на, сурово сказал Долгунов. — Жалуются торфяницы…

— Какие жалобы? Какие жалобы? — заволновался Волдырин, нижняя толстая губа капризно отвисла. — Скажите, какие такие жалобы?

— А ты, Волдырин, не кипятись, не первый день знаем тебя. Надо спокойно выслушивать замечания. А главное — принимать немедленные меры к устранению разгильдяйства в работе. А ты отвиливаешь от всего, запускаешь дело. Сезон только начинается, а у тебя все на производстве набекрень. Имей в виду, что партийная организация не потерпит развала дела на твоем поле! Не такое теперь время, чтобы упрашивать таких работников, как ты…

Нил Иванович повернулся спиной к Волдырину и наблюдал за разливальщицами, которые уже перекатили трубы на следующую карту и приготовились принимать на нее гидромассу. Аржанов уставился взглядом на башню аккумулятора с таким выражением, что его можно было принять за глухонемого. Лузанов же, прислушиваясь, как отчитывает Волдырина Долгунов, шевелил своими длинными усами запорожца, слегка кивал головой, как бы говоря: «Истина! Истина!»

«Земляк, а так нападает!» — с глубокой обидой на Долгунова думал Волдырин.

Глаза парторга мягко освещали его серьезное лицо с длинными темными бровями и крупным, как у большинства рязанцев, ртом. «Вот он, Долгунов, какой! Плохо только, что так бранит меня, да еще при торфяницах, над которыми я начальник!» — подумал Волдырин и воскликнул:

— А что я такое наделал, что ты, Емельян Матвеевич, так разговариваешь со мной? Я пятнадцать лет на болоте этом! Я честный человек!