Девушки

— Ну ладно, что поделаешь с вами. Так и быть, заступлюсь. А как у вас выработка?

— Мух не ловим. Сто пятьдесят процентов, а другой день и больше.

— Ты, Емельян Матвеевич, не сумлевайся насчет грузчиков. Мы ни в жисть не подведем!

Долгунов взял телефонную трубку. Грузчики утихли, переминаясь с ноги на ногу, уставились глазами на губы парторга.

— Дайте начальника участка, — мягко, с улыбкой проговорил Долгунов в трубку. — Нил Иванович?.. Здорово! Что это ты обижаешь грузчиков? Труженики хорошие… Что?.. Ладно, ладно, Нил Иванович! Немножко отпустишь?.. Отлично! — Он положил трубку и сказал: — Идите к нему, даст.

Грузчики сразу повеселели, поблагодарили парторга и быстро удалились. Не успел затихнуть шум их голосов в коридоре, как вошли несколько женщин и девушка — техник формовки. Лицо девушки красно, она запыхалась от быстрого бега, говорит отрывисто и в волнении.

— Емельян Матвеевич, что же это за отношение такое? Формовка совсем остановилась!

— Как? Почему? — спросил тревожно Долгунов.

— Гусеничный трактор сломался, а слесари не приходят.

— Звонили в механическую?

— Десять раз. Они и в ус не дуют. Отвечают, что пошлют, а их нет. Не могу же я из-за них срывать план…

— А к Нилу Ивановичу заходила?

— Не заходила, но звонила и ему, — волнуясь, сказала девушка. — Нил Иванович ответил, что слесарей нет. Емельян Матвеевич, ты уж позвони от парторганизации, они тебя послушают.

Долгунов позвонил начальнику механической, и через минуту девушка-техник вышла с просиявшим лицом.

— А вы с чем? — обратился Долгунов к группе молодых и пожилых женщин, вошедших в кабинет вместе с детьми. — Зачем пришли, хозяюшки?

— Да как же, Емельян Матвеевич, не ходить-то к вам! — оживилась женщина лет сорока, по бокам которой, держась за юбку, стояли мальчик и девочка. — Муж-то мой до войны на торфу работал, а теперь на фронте…

Домохозяйки подхватили:

— И у нас, Емельян Матвеевич, как вы знаете, мужики-то на фронте. Вот мы и пришли… Так уж вы, Емельян Матвеевич, и нас не обижайте!

— Не собираюсь, — ответил Долгунов, внимательно разглядывая домохозяек и стараясь догадаться по выражению их лиц, зачем они пришли к нему. — Так, хозяюшки, что вам надо?

— Всем даете мануфактуру, а нам ничего. Насчет нее и пришли, — пояснила первая женщина и подтолкнула вперед детишек, ближе к столу. — Обносились все. Сам, чай, видишь, в чем ребятишки ходят.

— Да, хорошие мои, откуда же я возьму мануфактуру-то для вас? — мягко спросил Долгунов.

Они дружно, наперебой заговорили:

— Да откуда хошь бери, а нам дай!

— А ты, Емельян Матвеевич, как хороший человек, от торфяниц урви маленько и нам дай!

— Верно! Вот и будет справедливо.

— Подождите, мои хорошие! — остановил домохозяек Долгунов. — Как же это я могу сделать? Мануфактура полагается торфяницам только как премия за их отличную работу. А на какой они работе находятся, вы знаете.

— Но все-таки… Хоть маленько, а дай!

— Урви, Емельян Матвеевич!

— Не могу я этого сделать, незаконно будет.

— Тогда уж, Емельян Матвеевич, — переходя на другую тему, обратилась женщина с двумя детишками, — похлопочи, чтобы районный Совет нам семенной картошки дал.

— И мне! — раздались голоса домохозяек. — И мне!

— Это можно, — сразу ответил Долгунов, поглядывая дружески на женщин, и взял телефонную трубку. — Это можно. Картошки посадите больше.

— Да уж, ежели дадите, посадим!

— Погоди звонить-то, — вывернулась из-за спин домохозяек пожилая женщина с сухим сморщенным лицом и с большими темными глазами, строго смотревшими из глубоких глазниц. — Мне козу, сынок, надобно. Похлопочи зараз в Совете-то!

— Да у тебя, мамаша, корова есть.

— Мало что корова есть! Коза разве помешает корове? С коровой-то вон сколько хлопот, а коза сама позаботится о себе на поселке. Хитрая тварь скотина-то эта. Похлопочи! Тебе, Матвеевич, не откажут в Совете.

Раздался телефонный звонок. Долгунов взял трубку.

— Слушаю… Долгунов. А-а-а, Толкачева? Здорово! Посылать ли информацию в горком? Обязательно. До свидания! — Долгунов положил трубку и обратился к домохозяйкам: — Вы идите домой, а завтра в райсовет за картошкой.

Вошли парторги полей, сели на скамейку у стола.

— А как, сынок, насчет козы-то? И мне завтра в Совет? — спросила пожилая женщина.

— Насчет козы, Анастасия Павловна, не стану хлопотать, это уж вы сами, — спокойно ответил Долгунов. — До свидания. А картошки семенной и вам дадут в Совете.

Вбежала торфяница с заплаканными глазами. Увидав парторгов полей, бросилась назад, но они удержали ее.

— Ревешь? — спросил один из них.

— Как же не реветь-то! Говорят, что я работать не хочу.

— А ты хочешь работать? — усмехнулся высокий, в кожаном черном пиджаке парторг. — Знаю тебя, Люба! Брось лукавить, не дури голову Емельяну Матвеевичу! Видишь, сколько людей на очереди к нему… Идем в бригаду Глазковой. Я переговорю с ней. Может, возьмет. Да только больше не лодырничай. У Глазковой знаешь какие порядки: лениться станешь — так сразу вон. — И он вместе с Любой вышел из кабинета.