Девушки

Худенькая девушка говорила, как и все, о выполнении плана, о том, что она будет драться за торф так, как дерутся ее братья на фронте, о своей любви к родине, партии и Советской власти. Горячую речь ее часто прерывали аплодисменты. Агафонов успокоился, приподнял голову и поглядывал из-за спин в зал. «Чудесно проходит собрание, — думал он с облегчением, — идет, как смазанный шарабан по гладкой дороге». Это сравнение ему так понравилось, что он, забыв страх, рассмеялся, но тут же, поймав на себе взгляд заместителя наркома, прикрыл рот ладонью и потупился. Досадуя на себя, Агафонов не заметил, как чернявую девушку на трибуне сменила другая, белокурая.

Это была Даша Кузнецова, стахановка с участка Нила Ивановича. Она говорила:

— …Мы работаем так, что ребро за ребро заходит. Мы не можем иначе работать, потому что государство — это мы сами. Мы работаем так для того, чтобы страна наша скорее одержала победу над врагом и стала самой могучей, самой богатой в мире, а нам всем в недалеком будущем жилось бы радостно и счастливо. Вот почему, товарищи, мы так работаем, не жалея сил и здоровья. Так трудится и весь наш народ. Его будущее решается сейчас на фронте, и мы с вами, товарищи, тоже бойцы, только наше оружие — торф!

Раздались аплодисменты. Кузнецова передохнула и бросила взгляд на Агафонова, который рукоплескал громче всех.

— Не все, однако, борются как надо! — продолжала Даша. — Еще имеются у нас хозяйственники, которые не выполняют постановление нашего правительства о внимательном отношении к трудящимся.

В зале произошло движение, раздались голоса: «Верно!», шумные рукоплескания.

«Начинается!» — подумал Агафонов, и страх снова охватил его.

— Товарищи, вот только что выступал с этой трибуны Аркашкин. Что он говорил? Он тоже говорил о выполнении плана. Но он выступил для того, чтобы напустить дыма, и напустил. Некоторые на этот дым похлопали ему. Если бы Аркашкин, товарищи, действительно заботился о выполнении плана, то он должен был бы честно сказать с этой трибуны: «Товарищи торфяницы и начальники, помогите мне разоблачить хищников, избавиться от них, и тогда торфяницы получат дополнительное питание и будут лучше работать». Торфяницы на нашем участке выматывают последние силы на тяжелой работе, часто работают по пояс в воде, а как питаются?! Они поручили мне поставить здесь вопрос так: родина требует от нас выполнить план, и мы все свои силы отдадим работе на торфу, но, если не будет улучшено питание, наши силы могут оказаться слишком недостаточными, чтобы дать стране нужное количество топлива. Вот здесь сидит работник побольше Аркашкина — товарищ Агафонов. Пусть он выйдет на эту трибуну и расскажет, когда он расстанется с ворами, как намерен помогать нам в выполнении государственного плана по заготовке торфа.

Под бурные аплодисменты и возгласы Даша сошла с трибуны.

— Кто просит слова? — звоня в колокольчик, спросил председатель собрания.

Зал молчал. Агафонов притаился за спинами сидящих в президиуме; затылок его багрово пылал — кровь приливала к голове.

— Надо дать слово Агафонову, кормильцу тружеников, — предложил Шмелев. — Пусть он ответит Кузнецовой и всему собранию.

— Верно! Не надо зажимать рот нашим снабженцам! И для них должна быть полная демократия на собраниях, как и для всех граждан, — громко сказал заместитель наркома и обернулся к Агафонову. — Не бойся, товарищ Агафонов, покажись из-за наших спин и расскажи, как ты, выполняя задание партии и правительства, кормишь торфяниц.

Агафонов поднялся неохотно, будто его тащили волы, подошел к трибуне и положил на нее желтый пудовый портфель, как бы говоря этим: «Вы вот бузите, а у меня вон сколько в нем дел!» Он открыл рот, но не успел ничего сказать, как собрание зашумело и из зала понеслись возгласы:

— Почему хлеб выдается через два дня на третий?

— Когда покончите с двуногими крысами?

— Скоро ли будете давать горячие обеды на поля? Довольно на войну ссылаться!

— Война! Эко у него загривок-то какой!

Председатель звонил в колокольчик, призывая собрание к порядку. Агафонов был похож на огромную рыбу, выброшенную на берег: он то открывал рот, то закрывал его, поблескивая золотыми зубами. Он лепетал, что мало печей для выпечки хлеба, ссылался на нехватку дров. Потом стал жаловаться на Москву, что она задерживает отпуск продуктов, что ее базы стараются сплавить на торфодобычу продукты самого низкого качества. Поймав на себе строгие, удивленные взгляды Шмелева и заместителя наркома, Агафонов осекся, извиняюще закончил:

— Я человек маленький. Что я могу, товарищи, сделать, когда Москва молчит, не дает… Я сигнализировал, писал, даже молнировал…

Шум заглушил его слова. Когда зал успокоился, заместитель наркома поднялся, обернулся к Агафонову и насмешливо и раздраженно спросил:

— Как идут дела в вашем подсобном хозяйстве? Сколько заготовили зерна, рыбы, мяса, клюквы, ягод, грибов? Где ваши заготовки? В ваших озерах кишмя кишит рыба!

— Все это так, — забормотал Агафонов. — Я дал команду, директиву спустил, приказал…

Оглушительный хохот собрания покрыл его слова.