Девушки

— Дали, спустили, приказали, а толку из этого никакого! — с гневом оборвал Агафонова заместитель наркома и скользнул уничтожающим взглядом по его упитанной фигуре.

Адамович наклонился к секретарю Шатурского горкома партии и спросил:

— Этот снабженец всегда одним своим появлением на трибуне так поднимает настроение торфяниц?

Секретарь горкома пожал плечами и ничего не ответил. Ему было неловко, что так позорно выступил Агафонов на конференции актива. Он и без замечания прекрасно знал, что плохо поставленное рабочее питание — угроза торфоразработкам. «Как это я не поговорил с этим чертом раньше?!» — пожалел секретарь горкома.

Шмелев, получив слово, подошел к трибуне.

— Товарищи, — волнуясь, начал он, — трудности у нас, конечно, большие. Кто этого из вас, присутствующих здесь, не знает! Эти трудности стоят перед всеми нами. Они велики, но они нам, советским людям, не страшны: мы преодолеем, победим их, товарищи, иначе и быть не может! — Уверенный тон речи Шмелева сразу подбодрил делегаток, поднял их настроение. — Мы не допустим, — продолжал он, — чтобы из-за недостачи топлива стали электростанции, фабрики и заводы, прекратился поток вооружения на фронт, задержалось победоносное наступление наших армий к границам Германии. Можете ли вы, труженицы тыла, допустить это?

Раздались голоса:

— Никогда не допустим!

— Перевыполним план!

— Поддержим Красную Армию — победительницу!

— Я глубоко верю вам, товарищи! Теперь я перейду к выступлению товарища Агафонова. Он не говорил, а лепетал. Иначе он и не мог, как только лепетать! По его ответу на реплику заместителя наркома вы поняли, что Агафонов плохо занимается своим подсобным хозяйством, надеется только на Москву. Он ссылается на дрова. Живет в лесу, а дров не имеет. На печи… Ведь это глупо до смешного! Вагонетки беспрерывно ходят на поля, а он не в состоянии наладить доставку горячих обедов торфяницам! На речь Кузнецовой не ответил… Не думает Агафонов о людях, не заботится о них. В начале сезона Наркомторг дал наряд на тысячу тони муки для снабжения торфозаготовок. Агафонов обязан был доставить ее.

— Доставил! — крикнул Агафонов.

— Тогда почему же не выдаете ежедневно вовремя хлеб? Дров нет? — повторил Шмелев и, не слушая возражения начальника снабжения, продолжал: — Перед поездкой к вам, товарищи, я был вызван в ЦК партии, к товарищу Щербакову, и он расспрашивал меня о торфозаготовках, о вас. Он при мне звонил в Наркомторг, товарищу Микояну, и тот приказал выдать наряды на добавочные продукты для торфяниц.

Рукоплескания заглушили слова Шмелева.

— Вот этой новостью я и хотел порадовать вас, — продолжал Шмелев. — Но, само собой разумеется, на одно централизованное снабжение полагаться нельзя: надо развивать подсобное хозяйство, надо навести порядок в столовых и беспощадно расправиться с расхитителями, и тогда, я уверен, труженицы торфяных полей получат все, что необходимо для восстановления их сил, затрачиваемых на тяжелую, самоотверженную работу.

Зал снова загудел от аплодисментов. Шмелев поднял руку, чтобы успокоить собрание.

— Теперь, товарищи, я хочу передать вам самое главное.

Зал притих.

— Оккупанты сильно разрушили Донбасс. Шахты оказались затопленными. Электростанции, питающие энергией московскую промышленность, еще долго не смогут получать донецкий уголь в достаточном количестве. А гитлеровскую Германию нам надо добить. Торф необходим для окончательной победы над фашистами. Вдумайтесь, товарищи, в эти слова и поймите, что это обязывает всех и каждого из нас к честному и самоотверженному выполнению своего патриотического долга. Предстоят еще тяжелые бои на фронте. Нужны новые трудовые усилия в тылу. Так будьте же достойными сыновьями и дочерьми своего народа, оправдайте надежды, которые возлагают на вас партия и правительство. Не подведите!

— Не подведем! — раздались звонкие девичьи голоса.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Утром прошел сильный дождь, и на улице, в ухабах, стояли лужи коричневой воды. У подъезда конторы участка блестела большая лужа, три свиньи лежали в ней, выставив под лучи солнца влажные спины. Они изредка хрюкали от наслаждения, щуря белесые маленькие глазки. Долгунов только что вернулся с полей и стоял у окна, поглядывая на безлюдную улицу. В кабинет вошел Нил Иванович. Мягко ступая, он подошел к парторгу и остановился позади него. Милиционер провел девушку. Долгунов заметил, что лицо девушки заплакано.

— Это еще что? — удивился вслух парторг и выглянул из окна. — Эй-эй, товарищ милиционер, обожди!

Милиционер и девушка не оглянулись на его голос, скрылись за углом конторы.

— Да это, кажется, Глаша, из бригады Тарутиной?

— Не ошиблись, — отозвался Нил Иванович, — Глаша.

Долгунов резко обернулся к начальнику участка.

— В чем дело? Куда милиционер повел ее? Отчего она плачет?

— За хулиганство.

— Не понимаю, Нил Иванович…

— И понимать тут нечего! Эта девушка две недели назад избила лопатой техника разлива при исполнении им служебных обязанностей.

— Одна?