Девушки

Арест Глаши сильно расстроил Ольгу. Она говорила с Нилом Ивановичем и Долгуновым, просила их принять меры к освобождению девушки ее бригады. Парторг обещал употребить все усилия для этого. Прошло, однако, четыре дня, а Глаша все еще не вернулась в бригаду. Другие девушки также чувствовали себя обиженными. Некоторые из них высказывались за то, чтобы всем пойти к начальству и потребовать немедленного ее освобождения.

— Идем, идем! — звали они Ольгу. — Ты у нас бригадир! Мы вместе выручим Глашу, докажем, что не подруга наша виновата, а хулиган Аржанов. Если нам не поверят, то пусть сажают и нас…

— Глупо! Очень глупо! — сердилась Ольга. — Комсомолки, а рассуждаете по-обывательски. Нам работать надо. Долгунов обещал сделать все, что нужно, расследовать это дело до конца.

Девушки успокаивались и отходили от нее. Работали на сушке так же ударно, менее пяти норм не давали.

В бараке было тихо. Ольга сидела у окна и смотрела на далекую алую полоску зари. Девушки разошлись — кто в клуб, в кино, кто просто погулять. Полянка у леса чернела толпами гуляющих. Оттуда доносились звуки гармони, смех, топот.

Сима Свешникова, скромная застенчивая девушка, сидела неподалеку от Ольги и вышивала, Ольга встала и прошлась, потом опять села у окна. Мысль о Глаше не выходила из головы. Ольга не говорила своим девушкам, что она пошла на крайнее средство для освобождения подруги из-под ареста — написала Павлову и с нетерпением ждала ответа…

Ольга взяла роман Тургенева «Дворянское гнездо», открыла и стала читать. Читала и ничего не понимала; в голове толпились мысли о Глаше, о Павлове, о работе и о том, что за человек Аржанов; о Соне, которая за последние дни как-то странно ведет себя и даже, как она заметила, защищает Аржанова. «Как это я не удержала ее в своей бригаде! — подумала Ольга. — А ведь ее мать просила меня, чтобы я присматривала за нею». Ольга прочла страницу и опять ничего не поняла — в глазах стоял Павлов, красивый, стройный, в офицерском мундире, и смотрел на нее. Вспомнила, как в тот вечер почти до зари протанцевала с ним, как потом провожала его до станции, а он ее — от станции до барака… и ушел один; она же, не сомкнув глаз, переоделась в рабочую одежду, разбудила девушек и отправилась на работу. Вспомнила и улыбнулась. «У него-то работенка легкая, небось знай командуй…»

Заря бледнела. По улице, мимо барака, проходили девушки парами, поодиночке и группами, смеясь и громко разговаривая. Ольга не заметила, как подошла к ней Сима.

— Все о Глаше думаешь, Оля?

— И о ней, Сима, и еще кое о ком.

— Неужели Глашу не освободят, будут судить?

— Освободят, Сима.

— И я ведь, Оленька, разок огрела лопатой Аржанова, пусть и меня судят.

Ольга рассмеялась.

— Успокойся, Симочка, Долгунов не даст нас в обиду. А с хулиганами и впредь будем так поступать.

Группа девушек с веселым визгом ворвалась в барак и бросилась к Ольге. Не успела та и опомниться, как Глаша закрыла руками ей глаза, а другие девушки хором закричали:

— Наша взяла!

— Пятьсот пятьдесят дадим! Пятьдесят за лейтенанта Павлова!

— Девушки, зачислим его в бригаду Ольги!

— Точно, зачислим!

— Да вы с ума сошли! — покраснев, воскликнула Ольга. — Не хочу Павлова…

— А мы хотим!

— Это ты, Даша?

— Не угадала, не угадала!

— Да кто же это? Катя?

— Катя? Узнала!

Смех, визг, хохот.

— Не угадала! Не угадала!

— Эх, Оленька! — укоризненно произнесла Глаша. — Неужели сердце ничего не подсказывает?

— Подождите, — вздохнула Ольга. — Подумаю. Глаша?

— Я, Оленька! — Глаша опустила руки на плечи Ольги, запрокинула ее голову и поцеловала.

— Как я рада! — вскочила Ольга. — Отпустили?

— Как видишь, — рассмеялась Глаша. — Вызвал меня какой-то начальник в военной форме с двумя просветами и одной звездочкой на погонах, красивый такой, с усами и очень сердитый на вид…

— Майор, — пояснила Сима Свешникова.

— «Ну, красавица, — обратился он ко мне, — лопатами будете драться, а?» Я молчу, а про себя, девоньки, думаю: «Хулиганам спуску не дам». — «Что же молчите? Говорите!» Тут я взглянула ему в глаза, сказала: «Что хотите, товарищ военный, делайте со мной, а я хулиганов всегда буду бить». Военный покрутил ус, нахмурился и сказал: «Бить? Это нехорошо!» Я молчу, и военный замолчал. «Эх, думаю, попала!» — «Товарищ военный, как же нам, девушкам, быть-то, когда хулиган поганит скверными словами, а заступиться за нас некому, все мужчины на войне?» — набравшись смелости, спросила я. Военный засмеялся. «Да, красавица, рыцарей у нас маловато. Да и долго их не будет. Ну ладно уж, идите и в обиду себя не давайте!» Я поблагодарила его и вышла. В коридоре встретил меня высокий молодой офицер, много красивее того, усатого, подал вот это письмо и сказал: «Пожалуйста, товарищ Волкова, передайте письмо лично в руки Ольги Тарутиной». — «Не сомневайтесь, товарищ офицер, — ответила я, — в другие ручки оно никак не попадет». Держи, Оленька, письмо от лейтенанта Павлова! — И Глаша сунула синий конверт в руки Ольги.

Тарутина, покраснев еще больше, спрятала письмо в карман блузки.