Между тем начали показываться маски, подходили, интриговали или просто стояли из любопытства и желанья видеть ближе красавца наследника. В один из туров мазурки мой кавалер так быстро повернул меня, что кинжал выпал из косы почти к ногам наследника. Я так быстро нагнулась, что подняла его сама, хотя многие бросились за ним, и воткнула себе в голову. Маска, стоявшая за мной, спросила, чье сердце я намерена была пронзить, на что я не задумалась ответить: «Если бы знала, кто под маской, то сказала бы – ваше». Послышалось «браво», а маска, в одежде капуцина, сложив крестообразно руки на груди, проговорила со вздохом: «Мое давно ранено вами». Это было сказано так комично, что невольно все рассмеялись.
Наследник, вспомнив, что государь держит его саблю, а дядя – шляпу, направился к ним быстрыми шагами.
С наплывом масок танцы прекратились; m-me Шевич взяла меня под руку, и мы уселись на одной из верхних скамеек залы, чтобы лучше видеть, как прохаживаются маски. Вскоре подошли к нам Мятлев, Паткуль и граф Апраксин, предлагая пройтись по галерее. Апраксина, взял под руку m-me Шевич, Мятлев – меня, а Паткуль шел возле меня. Приведя нас в одну из комнат, где сидел с маской великий князь Михаил Павлович, Мятлев усадил нас и, взяв слово от m-me Шевич, что мы дождемся его возвращения, вышел опять в зал. Не прошло и пяти минут, как вошел наследник, за ним Мятлев и целая толпа любопытных.
Мы встали, когда подошел к нам великий князь, но он заставил нас сесть, а сам стоя разговаривал с нами. Вдруг Мятлев попросил наследника позволить ему прочесть стихи, которые он посвятил мне, и на одобрительный ответ он начал декламировать. Не знаю, что я готова была бы дать, чтоб избавиться от такой пытки; я не знала, куда смотреть, наконец мне стало невтерпеж, я чувствовала, что расплачусь, и решилась просить его высочество приказать Мятлеву не продолжать. Вероятно, по выражению моего лица и глаз наследник понял, что это мне в тягость, и сказал Мятлеву: «Ты доскажешь мне их в другой раз». Вскоре после этого наследник простился с нами, и мы уехали домой.
Когда я сидела с m-me Шевич в карете и жаловалась ей на Мятлева, что он поставил меня в такое ужасное положение, декламируя стихи в присутствии наследника и такой многочисленной публики, добрая старушка не нашла ничего предосудительного со стороны Мятлева и находила скорее, что это была любезность. Если бы я вращалась всегда в большом свете и воспитана была бы иначе, может быть, и я не нашла бы в этом ничего такого ужасного. Бал у графа Уварова был предпоследним. На этом бале вышло недоразумение с танцами. Оказалось, что я пятерым обещала одну и ту же кадриль. Мне кажется, эти господа просто сочинили: обещать двум могло случиться, но пятерым – что-то неправдоподобно. Никто из претендентов не хотел уступить один другому; желая доказать, что преимущества не даю никому, я предложила вытянуть на узелки. Платок m-me Шевич служил пятым концом. Узелок прекратил спор: тотчас, кому он достался, танцевал со мной эту злосчастную кадриль.
Паткуль, с которым мне ни разу не удалось танцевать ни мазурку, ни котильон, ни даже кадриль, был в отчаянии, что на последний бал у Воронцова мазурка была обещана конногвардейцу графу Палену, и ни одного свободного танца не было. Мы были приглашены только на вечерний бал. Перед ужином графиня Воронцова подошла к m-me Шевич и сказала ей, что надеется видеть меня с ней у себя в воскресенье: «je vous prie justamment de ne manquer ni le matin ni le soir». Шевич поблагодарила, но вместе с тем объяснила, что до нас касается только приглашение на вечер, на это графиня выразила свое удивление, сказав, что, если так, то это произошло по невольной ошибке, и, обратясь ко мне, любезно сказала: «je nе veux pas que ma matinée soit gâtée par votre absence, je vous attends sans faute». Поблагодарив графиню, я сказала, что, если это не слишком утомит ma tante, то я, конечно, воспользуюсь ее любезным приглашением.
Паткуль, узнав от графини, что мы будем утром, не прозевал пригласить меня на мазурку, которую я обещала ему с удовольствием. Он нравился мне за то, что никогда комплиментов не говорил, был вежливый, внимательный и веселый молодой человек. Танцевал он, как никто; говоря о нем тетушке, я уверяла, что он танцует идеально. Что я нравлюсь ему, это не трудно было заметить, а «что сердце сердцу весть дает», это старая поговорка.
Для утреннего бала Воронцовых дядя подарил мне светло-желтого крепу на платье, говоря, что этот цвет к лицу брюнеткам. Платье сшили у тетушки, она подобрала цветы, и к назначенному дню, folle journée, все было готово. Утром получила записку от Мятлева с каким-то поручением к отцу и вместе с просьбою дать ему кадриль утром и вечером; обе первые были свободны, поэтому обещаны ему.
Первый, кто нас встретил у Воронцовых, был Паткуль.