Девушки на выданье. Бал дебютанток

Так как ни дяди, ни тетушки не было, tante Nathalie, которая, к счастью, находилась в это время со мной и детьми дяди за столом, согласилась пойти со мной и принять Паткуля. Мы вышли в гостиную с салфетками в руках, я представила tante Nathalie Паткуля; он извинился, что явился в неурочный час. Предложив ему стул, я села на диван, от которого тетя отказалась.

Поручение наследника состояло в том, что его высочество желает видеть отца и назначает прием в воскресенье через неделю.

В конце второй недели мы собирались ехать в обратный путь, но я не замедлила сказать, что отец, конечно, охотно отложит наш отъезд, чтоб иметь счастье представиться наследнику.

Увлекаясь разговором, Паткуль, вероятно, забыл, что прервал наш обед, и так долго засиделся, что, наконец, я спросила, обедал ли он. Ответ был отрицательный; на это я ему сказала, что хозяев нет дома, и пригласить я его не могу, впрочем, прибавила я, обед постный, рыбный, а рыбу, по его словам, он не любит. Уверения, что он с детства привык к постному столу, любит и рыбу, ни к чему не привели. В заключение своего визита он спросил меня, знаю ли я о слухе, который носится по городу, что он жених.

На вопрос мой, можно ли поздравить его, он ответил, что это зависит от меня, так как его невестой называют меня.

Я так испугалась его наивного ответа и, боясь, чтоб tante Nathalie не услышала, уронила нарочно салфетку на пол и, поднимая ее, сказала вполголоса, не стыдно ли ему повторять такие нелепые слухи, что, если тетушка слышала, что он сказал, то мне сделают выговор, зачем я приняла его, но, так как она немного туга на ухо, то, надеюсь, она не расслышала. По-видимому, он был озадачен моим ответом и уехал в недоумении, как понять мои слова: «нелепые слухи».

Tante Nathalie пришлось доедать остывший обед, а наивная откровенность Паткуля так смутила меня, что мне уже, понятно, было не до еды.

К вечеру были готовы наши черные домино, бархатные полумаски, статская ливрея для выездного, и тетушкой было даже предусмотрено человека окрестить другим именем и заставить его вызубрить немецкую фамилию, под которой он должен кликнуть карету.

В минуту нашего отъезда дядя поднес мне букет.

Войдя в ложу, мы застали в ней графиню Армфельд с дочерью, Шернваля и Паткуля; кавалеры встали, поклонились. Первый тотчас вышел и отправился в зал, а второй, обратившись к моей спутнице, которую по фигуре он принял за tante Nathalie, просил позволения остаться, в чем отказа ему не было.

Разговаривая с ней, он обратился ко мне с замечанием, что тетушка моя отлично слышит. На это я стала уверять, что в первый раз вижу его, поэтому никогда не могла говорить о глухоте какой-то тетушки, что мы совсем случайно попали в эту ложу, уступив просьбе двух масок поменяться с нами местами. Голос мой совершенно изменился, благодаря ореху, находившемуся под языком.

Я сидела за Матильдой Армфельд, которая забавлялась моей находчивостью интриговать, а бедный Паткуль был в полном недоумении, я ли это или нет.

Пробыв около полутора часа, мы все вышли из ложи, чтоб ехать домой. Паткуль проводил нас, крикнул человека, который явился с шубами, вызубрив свое вымышленное имя. Пока тот ходил за каретой, Паткуль выпросил у меня цветок из букета; долго я не решалась, но, когда тетушка упрекнула меня в скупости, то, передавая ему просимое, я сказала, что разочарование его будет немалое, когда он узнает, что получил его совсем от другой личности, чем думает. Лицо его приняло такое недоумевающее и грустное выражение, что тетушка не вытерпела и сказала, чтоб он не верил маскам, которые по принятому обычаю редко говорят правду, добавив в заключение: «Вы не ошиблись, это она». Он просиял мгновенно, поцеловал ей руку и сказал: «Я был уверен, сердце не могло обмануть меня». Проводить нас до кареты я не позволила.

Дома я сделала тетушке выговор за ее неосторожность, особенно после того слуха, который Паткуль так необдуманно передал мне за несколько часов, но тетушка стояла на своем, уверяя, что нельзя отталкивать человека, который, по-видимому, так сильно полюбил меня и, конечно, имеет серьезные намерения, если решился повторить мне, как будто городской слух, что я его невеста. Но тетушка убедить меня не могла, я до самого конца, как он сильно ни нравился мне, сумела скрыть от него то глубокое чувство, которое он заронил в мое сердце.

На первой неделе Паткуль больше к нам не заезжал; я тоже проводила время дома, только навещала иногда Марию Христофоровну, чтобы узнать, не очень ли утомили ее выезды со мной, понимая, какую жертву старушка приносила для меня. Ее и двух падчериц ее очень занимали рассказы о вечере у Пушкиной и о маскараде; вообще все, что касалось меня, интересовало их.

В начале второй недели был вечера у Хитрово; я была предупреждена, что мы будем ее petit comite et еn pays de connaissance.