Вскоре водитель снова завел двигатель, автобус дернулся, и мы поехали в Швецию. Наши сердца стучали как одно.
Глава 26
Герта
К апрелю сорок пятого года Германия уже проиграла войну, хотя в новостях отказывались это признать и все повторяли свои сказки. О том, что война скоро кончится не в пользу Германии, я поняла, слушая у себя в комнате иностранное радио. По Би-би-си передали, что войска союзников форсировали Рейн, а наша армия несет тяжелые потери. Зурен говорил, что мы со дня на день вернем Париж, но я знала – мы проиграли. Восемнадцатого апреля мы узнали, что американские танки въехали в мой родной Дюссельдорф и без труда захватили город. Британцы и американцы быстро продвигались на Берлин.
И вот наступил день, когда я тайком покинула лагерь. Я шла вдоль берега озера, ступая на мягкие холмики, а ручка чемодана скользила в потной ладони. Озеро хмурилось волнами с белыми барашками. Что его так разозлило – ветер или души тех, чей пепел осел на дно и смешался с илом? Но в чем моя вина? Я всего лишь по необходимости согласилась на работу лагерного врача. Мертвые не смогут поднять свои костлявые пальцы и свидетельствовать против меня.
На подходе к Фюрстенбергу увидела целое море мужчин, женщин и детей. Кто-то шел с чемоданами, кто-то налегке. Половина жителей покинула город еще месяц назад, а теперь создавалось впечатление, что и вторая половина решила бежать от наступающей Красной армии. Я вышла на трассу, и меня поглотил поток беженцев. Трудно было поверить, что все кончено и я убегаю. Ощущение позора отбирало последние силы.
– Куда вы идете? – спросила я мужчину в твидовом пальто и шляпе горчичного цвета.
Он нес за спиной клетку с птицей. Птица с каждым его шагом раскачивалась на деревянной трапеции.
– Пойдем в обход Берлина в Мюнхен. Американцы наступают с запада, русские – с востока.
Я присоединилась к группе, которая направлялась в Дюссельдорф. Путь был долгим и монотонным. Мы старались не выходить на шоссе, шли через поля и лесными тропами, спали в брошенных машинах, ели все, что могли найти. Я представляла, как обрадуется мама, когда меня увидит. Она жила с Гюнтером в его уютной квартире, которая располагалась прямо над нашей. Гюнтер был довольно симпатичным торговцем журналами. А еще я представляла запах жареного лука и картофельного пюре с яблочным соусом, которое приготовят в честь моего возвращения.
Когда я добралась до Дюссельдорфа, заморосил дождь. В городе было полно американских солдат, лучше оставаться для них незаметной. Хотя кто стал бы ко мне приглядываться – у них были дела поважнее.
На улицах валялись брошенные чемоданы, то и дело попадались трупы лошадей и людей. Вокзал превратился в руины. Недалеко от маминого дома я прошла мимо перевернутого набок разграбленного фургона. Две старухи пытались снять с него колеса. По улице бродили люди, некоторые несли на себе все свои пожитки. Я старалась смешаться с толпой, стать похожей на еще одну беженку.
Добравшись до маминого дома, обрадовалась, что он не только цел, но и содержится в образцовом порядке. Ванна и горячая еда – это все, о чем я тогда могла думать. В холле пахло жареным луком. Кто-то умудрился запастись продуктами на черный день.
Я поднялась на третий этаж и позвонила в квартиру Гюнтера.
– Кто там? – спросил из-за двери мужской голос.
Гюнтер.
– Это Герта.
Гюнтер медлил. У меня загудело в ушах. Я не могла понять, что это за звук. Решила, что это следствие обезвоживания организма.
– Моя мама дома? – спросила я через дверь.
Щелкнул замок, дверь открылась.
– Заходи, – велел Гюнтер. – Быстрее.
Он схватил меня за руку, затащил внутрь и закрыл дверь.
Обстановка в квартире была по-прежнему хорошая, с коврами и креслами с бархатной обивкой. Кто-то убрал со стены портрет фюрера, на его месте обои были ярче. Быстро среагировали.
– Сегодня утром мародеры пытались проникнуть в квартиру ниже этажом. Кругом беспорядки.
– Гюнтер, я…
– Теперь каждый только и ждет, как бы что украсть. Кто первым руку наложил, того и вещи.
– Я есть хочу.
– Герта, все хотят.
– В лагере все еще готовят неплохую еду…
– Вы с приятелями там не только готовкой занимались. Правда просочилась, знаешь ли.
Я подошла к радиоприемнику:
– Должны выдавать продуктовые карточки. По радио передавали…
– Герта, нет никаких карточек. И никаких объявлений по радио. Женщины продают себя за кусок сахара.
По Гюнтеру трудно было сказать, что он недоедает. Конечно, немного похудел, но щеки оставались тугими. Только кожа на шее слегка обвисла.
Как ему удалось избежать призыва в армию?
Что-то тут не складывалось, а гул в ушах не стал тише и мешал мыслить логически.
– Мне надо принять ванну, – сказала я.
Гюнтер прикурил сигарету.
Где он достает сигареты?
– Тебе нельзя здесь оставаться. Они знают, чем ты занималась.
– А где мама?
– Ей пришлось пойти в полицейский участок. Тебя ищут.
– Меня? За что?
Можно было и не спрашивать.
Как они смогли так быстро меня вычислить?
– Герта, ты одним своим приходом сюда ставишь свою мать под удар. Прими ванну, но потом ты должна найти другое…
– Мама может быть иного мнения.