Девушки сирени

– Добро пожаловать, леди из Польши, – сказала Кэролайн, одной рукой обняв Зузанну за талию. – Оливковая ветвь, пронесенная через тысячи миль.

Вы не поверите, сколько улыбок можно увидеть одновременно в одном месте!

В ту неделю мы разбились на маленькие группы и разъехались по разным городам. Мы с Зузанной остались с Кэролайн в Нью-Йорке. Нас должны были обследовать и прооперировать в Маунт-Синай. Это такой медицинский комплекс. Девочки, которым была нужна восстановительная хирургия, отправились в Бостон; у кого были проблемы с сердцем – в Детройт, Балтимор и Кливленд. Еще две поехали в Национальный еврейский госпиталь в Денвере, там практиковались лучшие в мире методики по лечению туберкулеза, а у наших девушек до сих пор были проблемы с легкими.

Я считала, что нам с сестрой повезло остаться в Нью-Йорке. Там можно было столько всего посмотреть! Кэролайн лично возила нас по всему городу. Зузанна, естественно, сидела рядом с ней. Казалось, что Кэролайн просто не может оторваться от моей сестры, как будто они всю жизнь были лучшими подругами.

– Леди, а вот Центральный парк, один из самых прекрасных в мире.

– У нас в Польше тоже есть красивые парки, – проворчала я.

Кэролайн рассказывала о своем городе так, словно он был единственным городом в мире.

Мы ехали по Пятой авеню. Сотни машин заполнили улицы, и во многих ехал только один человек. Я не понимала такой расточительности и как могли подобное позволить.

Наш первый день в Маунт-Синай выдался очень плотным. Мы сдали все анализы, которые только можно представить. Этот комплекс был раз в десять больше любого госпиталя в Польше. Переходы из одного кабинета в другой занимали очень много времени, да еще из-за ноги приходилось часто делать передышки, и Кэролайн останавливала чуть ли не всех докторов подряд и знакомила с нами.

– Эти женщины проделали длинный путь из Польши, чтобы получить здесь медицинскую помощь, – говорила она.

Парадные стеклянные двери клиники раздвинулись, как по волшебству, и Кэролайн с Зузанной устремились вперед на встречу с доктором. Я – за ними. Зузанна оглядывалась по сторонам и подмечала каждую мелочь.

– Какая большая клиника, просто не верится!

Кэролайн повернулась на ходу и сказала:

– Шесть этажей. Оборудована по последнему слову техники.

– А как они умудряются узнавать своих пациентов в такой огромной больнице? – спросила я.

Зузанна немного отстала от Кэролайн и пошла рядом со мной.

– Это все – будущее медицины. Не могу дождаться, когда увижу их реабилитационное отделение.

– У нас дома такое же.

– Что? Скакалки и две гантели? У них здесь есть отделение гидротерапии. Многие бы хотели получить подобное лечение.

Мы переоделись в медицинские халаты, и медсестра нацепила мне на запястье бумажный браслет. После этого мы пошли на рентген. Сумочку можно было оставить в шкафчике, но я предпочла взять ее с собой.

– Подумать только, какое тут оборудование! – восторгалась Зузанна.

Я накинула на сорочку мягкий халат.

– Наше то же самое делает. Просто не такое новое.

В кабинет доктора мы прошли в тапочках, которые нам разрешили оставить себе.

– Позвольте, я возьму ваши вещи, – обратилась ко мне медсестра в гофрированной шапочке.

Она попыталась взять у меня одежду с сумочкой, но я не отдала.

– Спасибо, я сама подержу.

Медсестра помогла мне подняться по небольшой деревянной лесенке и сесть на стол для обследования. Подо мной зашуршала бумажная салфетка.

Доктор Говард Раск, добродушный симпатичный мужчина с копной седых волос, показал мне металлическую коробочку размером с ладонь и спросил:

– Вы даете согласие на то, чтобы я записывал результаты обследования? Это сэкономит мне время.

Доктор спрашивает разрешение у больного? Это что-то новенькое.

Я кивнула, и доктор начал говорить в коробочку, как в микрофон:

– Пациентка миссис Баковски, тридцать пять лет, белая, польско-немецкого происхождения. Операции проводились в концентрационном лагере Равенсбрюк под Фюрстенбергом, Германия, в течение одна тысяча сорок второго года. У пациентки наблюдается снижение мускульной деятельности левой икры, вызванное внедрением чужеродных элементов.

Врач поместил мой снимок в негатоскоп и включил лампочку.

Зузанна повернулась ко мне, от удивления у нее даже челюсть отвисла. У них тут в каждом смотровом кабинете было такое оборудование. А у нас в больнице всего один негатоскоп на всех.

На снимке были видны посторонние предметы у меня в икре. Было очень странно видеть их во всех подробностях. Мне приходилось разглядывать много рентгеновских снимков, но с таким четким еще никогда не сталкивалась. Эта картинка оживила в моей памяти операционную в Равенсбрюке. Я увидела ее как наяву. Доктор Гебхардт. Доктор Оберхойзер.

Врач вставил в негатоскоп следующий снимок, и я начала потеть.