Девушки сирени

– Что ж, прекрасно, только, когда все это плохо кончится, не приходи ко мне плакаться.

Я развернулась и вышла из палаты. Как я могла считать подругой ту, которой плевать на мое личное счастье? Обойдусь без Бетти. У меня есть мама. А больше мне никто и не нужен.

И никакие силы в мире не заставят меня отказаться от Пола.

Ближе к концу недели Рожер поставил меня в известность о том, что консульство больше не имеет возможности помогать мне с благотворительными посылками во Францию. А письма и открытки с очень ненавязчивыми просьбами помочь сиротам продолжали приходить. Как я могла им отказать? У мамы просить деньги я не осмелилась, она занималась домом и после смерти папы старалась на всем экономить. Какое-то время я надеялась на чудо, а потом поняла, что надо сделать.

Антикварный магазин «Шнайдер и Гудрич».

Когда-то давно мама обмолвилась, что мы можем продать им кое-какое серебро, которым совсем не пользуемся, а вырученные деньги пожертвовать на благотворительность. Меня такое предложение не удивило, ведь по наследству от Мамы Вулси ей перешло не только стерлинговое серебро, но и тяга к благотворительности. Мама никогда не измеряла наше финансовое положение в тройских унциях, и я знала, что она не станет горевать по вилкам для устриц, к которым никто не притрагивался со времен Гражданской войны.

Со столовыми вилками я, разумеется, никогда бы не рассталась.

Антикварный магазин «Шнайдер и Гудрич» располагался на приличном расстоянии от центра города, по соседству с небольшим процветающим магазинчиком, в котором торговали очень качественными париками и накладными волосами. У каждого, кто приходил в «Шнайдер и Гудрич», была своя история. Кто-то продавал фамильные ценности, чтобы помочь непутевому дядюшке, кто-то – желая оплатить счета по налоговым обязательствам. Троюродная сестра Бетти, муж которой сел в тюрьму за неуплату налогов, в день, когда ее свадебный сервиз из китайского фарфора ушел в «Шнайдер и Гудрич», выпила пузырек таблеток. Она выжила, но репутацию потеряла.

Толстосумы лично там никогда не появлялись. После «генеральной уборки» они подбирали предметы, от которых желали избавиться, например выцветший хамаданский ковер и чашу для ополаскивания пальцев из Лиможа, и посылали в «Шнайдер и Гудрич» шофера в ливрее или горничную в униформе.

Мама в городе шофера никогда не держала, а наши горничные остались в «Хей», так что в то утро я взяла из общей пирамиды в шкафу с серебром скатку с вилками для устриц и отправилась в «Шнайдер и Гудрич» сама.

Я не сомневалась в том, что мистер Шнайдер будет рад увидеть серебро Вулси.

В магазине висел туман от сигарного дыма. Мне показалось, что там застекленных стендов больше, чем в Музее естественной истории. Шкафы по всем стенам от пола до потолка, и еще по периметру на расстоянии человеческого тела от стены – застекленные стенды высотой с прилавок. На стеклах можно было заметить следы чистящего средства «Виндекса». Все стенды забиты под завязку фамильными ценностями по категориям: богато украшенное холодное оружие и ножны; монеты, картины и бесчисленные рюмки, бокалы и фужеры. Ну и конечно, стерлинговое серебро в отдельных стеллажах на подобающей дистанции.

Возле одного из стендов-прилавков расположился элегантный мужчина лет шестидесяти. Он разложил вырванные из «Нью-Йорк таймс» страницы и чистил серебряный набор для икры. В работе он использовал спички, ногтечистки и тряпочки для полировки. Все инструменты он аккуратно разместил по кругу от объекта чистки.

Я смогла прочитать вверх ногами газетный заголовок: «ГИТЛЕР ВТОРГСЯ В РОССИЮ. НЕМЕЦКАЯ АРМИЯ НАСТУПАЕТ ОТ АРКТИКИ ДО ЧЕРНОГО МОРЯ. ДАМАСК ПАЛ. США ВЫСЕЛЯЮТ РИМСКОГО КОНСУЛА».

Мужчина представился как Шнайдер. Он развернул мою фетровую скатку и аккуратно, словно рыльце из цветка шафрана, достал одну вилку. С помощью ювелирной лупы внимательно изучил фамильный герб Вулси на рукоятке. Два льва филигранной работы держат на весу щит, а над щитом шлем с навершием в форме руки без перчатки. Рука держит берцовую кость. Такой герб на стерлинговом серебре – нечто уникальное, потому мистер Шнайдер наверняка был впечатлен.

– Manus Haec Inimica Tyrannis, – прочитал Шнайдер выгравированную на щите надпись.

– Наш фамильный девиз: «Эта рука с костью обрушится в гневе только на тирана или на саму тиранию».

Меня очень удивило, что мистер Шнайдер не проявил энтузиазма, увидев такую редкую вещь.

– Какова ваша цена? – поинтересовалась я.

– Мисс Ферридэй, у нас тут не гаражная распродажа с ценниками. А блошиный рынок Клиньянкур – вон там. – Шнайдер указал темным от чистки серебра пальцем в сторону Парижа.