Девушки здесь все такие милые

Я бросаю взгляд через плечо: Адриан пялится в телефон и меня даже не слышит. А может, делает вид, что не слышит. Может, у него уже в печенках сидят мои увертки.

Я вытряхиваюсь из сарафана и влезаю в черное «Миссони». К платью я стрельнула у Билли расшитый бисером клатч. Я открываю его, чтобы бросить внутрь телефон и помаду, и пальцы натыкаются на свернутую трубочкой бумажку. Я разворачиваю ее. Бордовые буквы сулят: «Сегодня вечером ты все узнаешь».

Западное крыло разубрано красно-черными полотнищами, разряжено в пух и прах, словно чванливый кардинал. Банкетные столы под метущими пол скатертями, красные подушечки на серебряных стульях, на спинках – пышные банты. Музыканты негромко играют джаз. Все это напоминает свадьбу – только вот счастливых молодоженов не видать. Я изнываю в этом море высоких причесок и утягивающего белья. У мужчин белые рубашки липнут к спинам. Волосы у меня висят патлами, подмышки мокрые.

– А вон и Хизер! – говорю я, высмотрев в толпе ее упругие черные кудряшки.

Но подойдя ближе, я вижу, что за их столиком уже нет свободных мест.

– Извини, – говорит Хэдли, опускаясь на стул, на спинку которого наброшен пиджак. – Мы тебе писали-писали, спрашивали, когда тебя ждать. В конце концов решили, что ты, видимо, забила.

– Мы пытались сказать, чтобы за нашим столиком не занимали, – Хизер с извиняющимся выражением пожимает плечами. – Но тебя все нет и нет. А мест не так много.

– Ничего страшного. Пересечемся потом.

Но я не могу не видеть летающих между ними взглядов – этого немого обмена мнениями. Они обиделись, что я их продинамила, что мы так и не сфоткались перед домом, где когда-то жили. Я пытаюсь улыбнуться, но выглядит это, скорее всего, как гримаса.

– А вон там Элла! – Адриан показывает в центр зала. – И похоже, у них за столом еще есть места.

Кто бы сомневался. Элла, привстав, машет нам рукой, свет струится между грудями в декольте. Вон они все – сияют нестерпимым блеском. Кларины кроваво-красные губы; Джемма, ее черное платье в блестках и длинные, как палки, ноги; тугой балеринский пучок Лили; рубины, осеняющие ключицы Сиенны. Недоступные хищницы, они прекрасны и ужасны – как и тогда.

И вот мы снова за одним столом – вся компания из Баттс-С в сборе. Не хватает только Салли.

– Выглядишь потрясно, – говорит Элла, когда мы подходим к столу. – Ой, туда не садитесь! Эти места уже заняли Лорен и Джона. Зато вот тут свободно рядом! Как раз около меня. Ты ведь белое вино пьешь?

Я пила белое вино – до сегодняшнего дня. Но тест на беременность, выброшенный в урну в туалете… Трудно поверить, что это было сегодня, что всего несколько часов могут так много изменить. Впрочем, мне ли удивляться.

– Да что-то настроения нет, – говорю я. – Голова раскалывается.

Но она все равно мне наливает.

Адриан уже прихлебывает вино. Он сегодня наберется. Будет со всеми трепаться, танцевать и притягивать людей, как магнит. Меня захлестывает волна тепла. Мне нравится, что он такой классный и такой предсказуемый. Кевин никогда таким не был. Кевин, наверное, уже уехал. И Салли с ним. Ее рука свисает из окна его пикапа, смех разрывает ночь.

Я гипнотизирую взглядом свой бокал. Элла тоже бросает взгляд на него, потом на меня. Наверняка сообразила.

– Мне нужно кое о чем тебя спросить, – говорю я.

– О чем? – отзывается она громче, чем надо бы.

– О той ночи, когда погибла Флора. Что было перед тем? Ты помнишь?

– Да ты смеешься, что ли? – Она заправляет волосы за уши. – С чего ты вдруг сейчас решила о ней поговорить? Раньше надо было спрашивать. Когда мне действительно нужно было поплакаться кому-то в жилетку.

– Я всегда готова была тебя выслушать…

– Это сначала я так думала. Но тебе никакого дела до меня не было. Я тебе праздник портить не буду и ни в чем тебя обвинять не намерена, но облегчать твою совесть тоже не собираюсь.

Она отворачивается и пригубливает вино. А я остаюсь в изумлении: неужели все это время именно Элла была настоящей актрисой?..

Тем временем подают первое блюдо – какую-то башню из помидоров. Лорен и Джона подходят к нам и садятся, за ними – пара мужей других девчонок, у всех в руках бокалы.

– Смотрите-ка, кто пришел! – говорит Лорен и икает. Я пытаюсь быстренько сконстрополить такое оправдание для нашего опоздания, чтобы в нем не фигурировал Кевин Макартур, из которого я пыталась выжать правду. Но на меня уже никто не обращает внимание – все взгляды устремлены на другую гостью.

На ней платье в пол, верх расшит бисером, цвет – бледная-пребледная роза, хоть на свадьбу надевай. Разумеется, Салли не сочла нужным соблюдать дресс-код – в гробу она видала «свой самый лучший красно-черный наряд». Лифчика на ней нет, но ей и не нужно – она всегда ненавидела свою маленькую грудь, щелкала себя по соскам, а я говорила ей: счастья своего не понимаешь, зато не обвиснет. Она улыбается, машет присутствующим, словно весь зал принадлежит ей, словно это ее личная красная дорожка. Может, так оно и есть – ведь больше никто на трон не претендует.