Дезертир

— Очень хорошо, что зашли, гражданин Шалье! — Тонкая рука подняла крышку одного из блюд, ноздри жадно втянули воздух. — Отменно, отменно! Жан сегодня постарался. Очень скучно завтракать одному…

Завтракать я совсем не собирался, но с порога был схвачен и усажен за стол. Спорить не хотелось. Повод еще найдется.

— Итак, начнем! Предлагаю куропатку, а потом… Смелее, смелее, гражданин Шалье! Кстати, вы деньги получили?

— Какие? — удивился я, присматриваясь к куропатке. Да, неизвестный мне Жан, не иначе повар гражданина председателя, свое дело знал.

— То есть? — Седые брови удивленно дрогнули. — Ваши деньги! Ну, я устрою этому Амару! Сначала прошляпил ваш арест, теперь и это…

— Фонд «Вальми»? — не удержался я. Получать иудино серебро — нет, хуже, каиново золото — не тянуло, но будет странно, если национальный агент откажется от денег. К тому же они действительно могут пригодиться.

— «Вальми»? — Серебряная вилка, нацеленная на несчастную куропатку, дрогнула. — Вы шутите?

На всякий случай я улыбнулся и отхлебнул вина. Оно действительно оказалось подогретым, причем с корицей и чем-то незнакомым, пряным.

— Если вам потребуются деньги из секретного фонда, то задержек не будет, поверьте! Но… Давайте не будем пока о делах! За завтраком положено сплетничать — легко, ненавязчиво… Чем вы меня потешите?

В эту минуту он и в самом деле напоминал скучающего барина. Этакий Пококуранте из романа господина Вольтера45.

— Вчера Жак Ножан чуть не разнес весь Конвент, — самым светским тоном сообщил я. — Гражданин Сиейес спрятался за портьерой, а гражданин председатель к концу начал заикаться.

— Отменно, отменно, — повторил Вадье и причмокнул. — А хорошо он сказал, а? Насчет бакалейной лавочки? Впрочем, белый флаг они не поднимут, а это главное. Помните наш первый разговор? Руаньяк все же ошибся… Ну, а моя сплетня тоже хороша. Вчера запретили один спектакль — «Празднество Разума», сочинения гражданина Сильвана Марешаля. И знаете за что?

— Скрытый роялизм, — предположил я. — Фейанство, бриссотизм…

— Холодно, холодно, — Вадье вновь причмокнул. — Напрягите воображение!

— Господи, как его? — Я вспомнил вчерашний «Монитор»: — Модерантизм?

— Увы, не угадали. Пьеса гражданина Марешаля запрещена за пропаганду зловредного атеизма!..

— Что?!

— Атеизм, — Вадье мило улыбался. — Гнусное богомерзкое учение, столь противное духу нашей Святой Католической церкви.

— Аминь, — заключил я. — Неужели правда? Улыбка исчезла, маленькие, глубоко посаженные глаза сверкнули.

— Дожили! Между прочим, кое-кто уже готовит показательный процесс. Против, так сказать, осквернителей. Понимаете, гражданин Шалье, к чему идем?

— Постойте! — я невольно заинтересовался. — Недавно принят Декрет о свободе совести, в Сен-Марсо открывают церкви…

Вадье кивнул:

— И не только там. Только что принято секретное решение — будем праздновать Рождество. Судя по всему, Пасху тоже. Кому-то хочется возродить старый добрый католицизм — на радость нашим пейзанам. А идиоты вроде Шометта и Фуше с их антирелигиозными карнавалами и сожжением икон сему весьма способствуют… Ну, а если будет религия — наша, якобинская, — значит, будет и якобинский Папа…

Он помолчал и, поморщившись, отодвинул тарелку. Похоже, наш разговор отбил у гражданина председателя всякий аппетит. Интересно, кого он имеет в виду? Не того ли, кто так трогательно заботится о свободе совести?

— Ладно, не обращайте внимания! Просто я помню времена, когда протестантов сжигали — на кострах. Не приходилось видеть? А я вот застал. И теперь, кажется, вновь запахло гарью.

В Республике, Единой и Неделимой, давно уже пахло гарью, но я не стал уточнять.

— Итак, ваши дела, гражданин Шалье. Насколько я понял, вы пришли с хорошими новостями.

Темные глаза смотрели в упор. Я невольно вздрогнул. Теперь этот человек ничем не напоминал ни вольтеровского героя, ни самого Фернейского Старца. Передо мной был Великий Инквизитор Революции.

— Человек из подполья согласен выдать шпиона в Комитете спасения.

Его лицо не дрогнуло, лишь в глазах вспыхнуло что-то бесовское. Вспыхнуло — и погасло.

— Сколько?

С ответом я не спешил. Наверно, запроси я сейчас миллион, он выдал бы, не колеблясь. Золота — краденого, награбленного, конфискованного — они не считали.

— Не все так просто, гражданин Вадье. Торопиться не следовало. Пусть предложит сам.

— Личная амнистия? Право возвращения во Францию?

— Это тоже… Но проблема в том, что он, этот человек, не поверит на слово. Нужны гарантии. И не бумажки — бумажкам он не поверит…

— Разумно, — Вадье задумался. — Но все остальное сложнее. Шпионов не награждают орденами, к тому же ордена мы отменили. Но если речь пойдет о политических уступках…

— Все проще, — перебил я, вспомнив слова одноногого. — Нужны будут, конечно, деньги. Но, кроме этого, вы должны освободить нескольких заключенных.

Вадье поморщился. Я понял — из пасти Великого Инквизитора вырывали добычу, а это куда неприятнее, чем раздавать краденые миллионы.

— Кого? — наконец без всякой охоты поинтересовался он. — Надеюсь этот ваш человек понимает, что мои возможности не безграничны?