Дезертир

Она вновь склонилась над девочкой и принялась резкими движениями массировать грудь. Губы лежавшей на столе вновь шевельнулись, послышался тихий стон. Дрогнули веки…

Я стоял, не решаясь двинуться. То, что совсем недавно казалось нелепой сказкой, теперь происходило наяву. Курносая девушка в нелепых очках бросила вызов Смерти. Бросила — и… победила?..

— Помогите! — Юлия вытерла вспотевший лоб. — Надо продолжать массировать сердце.

Я сбросил оцепенение и подошел к столу. Когда я прикоснулся к груди той, что совсем недавно казалась трупом, то ощутил легкое тепло. Девочка жила!

— Сильнее! — Юлия нетерпеливо притопнула ногой. — Сильнее и резче! Вот так!

Через минуту девочка вновь застонала. Юлия провела рукой по ее лицу, приподняла веко…

— Что-то не так… Отойдите!

В ее голосе теперь слышалась тревога. Я повиновался, и девушка вновь склонилась над той, которую пыталась вырвать у Смерти. Прошла минута, другая…

— Нет… — Юлия растерянно взглянула на меня. — Сердце остановилось…

— Батарея! — напомнил я. — Скорее!

Она кивнула и вновь взялась за свой волшебный жезл. Удар! Еще! Белые искры били в недвижное тело, заставляя его дергаться на холодных деревянных досках, но я уже понял — чудо не свершилось. Смерть, на миг отпустившая свою жертву, вновь явилась, чтобы взять свое. Наконец Юлия отложила бесполезный жезл, долго слушала пульс и вдруг тихо застонала.

— Но почему? Почему! Я все делала правильно! Внезапно я понял, что она плачет. На миг это поразило меня даже больше, чем все виденное, но я тут же опомнился.

— Юлия, успокойтесь!

Я обнял ее, девушка вновь застонала, всхлипнула:

— Я все делала правильно! Почему? Господи, почему?!

Ответить было нечего. Вернее, у меня было, что сказать, но едва ли бы это помогло. Гальваническая батарея и стальной стержень — слабое орудие против Силы, которой Юлия попыталась бросить вызов.

— Вы сделали все, что могли… — начал я, но девушка резко мотнула головой:

— Нет. Я в чем-то ошиблась! Эта девочка могла бы жить! Понимаете? Жить!

— Понимаю.

— Ни черта вы не понимаете! — Юлия рванулась подбежала к батерее и резким движеним дернула какой-то рычаг. Гул стих, мелькнула последняя искра, и в часовне наступила тяжелая, вязкая тишина. Я подошел к мертвой девочке и укрыл тело простыней.

— Вы курите? — резко бросила Юлия. — Конечно, курите! Дайте одну папелитку и убирайтесь. Мне нужно работать!

Я достал из кармана коробочку с папелитками и вдруг понял — гражданке Тома нельзя оставаться здесь. Какой бы железной ни казалась мадемуазель доктор, она всего лишь двадцатилетняя девушка, которая может изображать бесстрастного ученого перед гражданином Альфонсом д'Энвалем, но не передо мной. Сейчас я уйду, и Юлия останется одна наедине с телом той, которую не удалось спасти…

— Гражданка Тома, у вас есть часы? Часами я так и не обзавелся. Девушка порылась в кармане пальто и сунула мне серебряный брегет.

— Собирайтесь! Как раз успеем на второй акт… Она не поняла, но я уже направился к ближайшей лампе.

— Что вы делаете? Я погасил фитиль.

— Снимайте фартук, и поехали. Саквояж можете оставить здесь. Где замок?

— Но…

Погасив лампы, я вытащил Юлию наружу и занялся замком;

— Куда… Что вы себе позволяете? — возмутилась наконец девушка, но я крепко взял гражданку Тома за руку и потащил к выходу.

— Пустите! — рванулась она. — Вы… Я…

— Мы едем в Оперу, мадемуазель! И не вздумайте спорить!

— Какую еще Оперу? Никуда я не поеду!

На полутемной сцене недвижно застыли шеренги закованных в латы афинян. Завтра — бой. Горстка эллинов бросает вызов полчищам Дария. Позади — родной город. Нельзя потерпеть поражение, нельзя погибнуть — надо только победить…

Хор пел негромко, но постепенно голоса крепли, и музыка заполняла зал. В слова я не вслушивался, да они были и не важны. Те, кто завтра выйдет на Марафонское поле, бросают вызов не просто персидским полчищам. Они бросают вызов самой Смерти — безнадежный, отчаянный, но они верят в победу, поскольку верить больше не во что…

Патриотическая опера граждан Гийара и Лемуана «Мильтиад при Марафоне», проигнорированная мною несколькими днями ранее, оказалась не так и плоха. Отсутствие сюжета и барабанная риторика с обязательным упоминанием «Республики» и «Свободы» почти не замечались благодаря чудесам, творимым актерами. Да и музыка была хороша — неожиданно сильная, сдержанная, она впечатляла, заставляя сопереживать тем, кто был на сцене. Наверно, почтенные авторы думали восславить нынешних «Мильтиадов», просиживающих кресла в Конвенте. Но я думал о вандейских крестьянах, сражавшихся, чтобы не пустить «адские колонны» генерала Россиньоля к родным очагам, о мальчиках из армии Конде, умиравших под белым знаменем с золотыми лилиями, и о Лионе. Сколько же мы дрались? Четыре месяца? Больше? Без боеприпасов, без провизии, без надежды…