Дезертир

Юлия застыла в кресле, молча глядя на сцену. Я не был уверен, что она обращает внимание на нюансы творения граждан Гийара и Лемуана. Наверно, у нее перед глазами стояло лицо бедной девочки, успевшей вздохнуть, может быть, даже увидеть неяркий свет ламп в старой часовне — и вновь уснувшей, уже навеки. Я понимал, что Юлии сейчас больно, но пусть лучше она переживет эту боль здесь, в странном фантастическом мире Оперы, чем среди обитых цинком столов. Вряд ли я заслужу благодарность… но это не так и важно.

Хор уже гремел, огни горели ярче, отражаясь в стальных латах, над горизонтом медленно разгоралась заря. Скоро утро — утро последнего боя…

И тут я почувствовал легкое прикосновение. Вначале я подумал о гражданке Тома, но та по-прежнему глядела на сцену, не обращая на меня ни малейшего внимания. Я скосил глаза и заметил сложенный веер. Кто-то незаметно вошел в ложу и теперь стоял сзади — тихо, стараясь не дышать. Впрочем, я уже догадывался — кто. Встав, я осторожно повернулся. Бархатная Маска приложила налец к губам и кивнула на дверь.

В широком коридоре было пусто. Моя таинственная знакомая быстрым движением сняла маску, улыбнулась и протянула руку:

— Добрый вечер, гражданин! На ней было все то же роскошное платье — и по-прежнему ни одного украшения. Я улыбнулся:

— Добрый вечер, гражданка! Я сегодня не один…

— Не страшно.

Она оглянулась, затем заговорила быстро и тихо, почти шепотом:

— Вы должны увидеться с де Батцем и уговорить его покинуть Париж. Его показания в Конвенте повредят Республике.

Я еле удержался, чтобы не хмыкнуть. Почему-то я так и думал. Только вместо «Республика» следовало назвать вполне конкретное имя.

— Вот документы. Его пропустят до границы. В мою руку лег конверт из плотной бумаги. Я молча кивнул.

— И еще… Ваш друг просил передать… Лицо ее изменилось, другим стал голос. Мне вновь показалось, что со мной говорит кто-то иной.

— «Гражданин! Не верь ложным друзьям Свободы!

Предатели ищут предателя — не стань же предателем сам! Прощай!»

На этот раз «друг» перестарался. Шарада вышла слишком затейливой. Я хотел переспросить, но незнакомка улыбнулась и протянула руку:

— Удачи, гражданин Шалье!

Не успел я поинтересоваться, в чем именно, как она уже исчезла.

— Вероятно, вы собирались в Оперу с той дамой? Оказывается, гражданка Тома оказалась куда более наблюдательной, чем мне думалось. И теперь, когда Мы покидали огромное, сияющее огнями здание, не преминула поинтересоваться. Не став переспрашивать «с какой именно?», я вовремя вспомнил гражданина индейца.

— Темная страсть соединила нас, — сообщил я замогильным голосом, — и она же развела нас по обе стороны зияющей пропасти, имя которой… О-о, это имя!..

— Не паясничайте! — Юлия оттолкнула руку, которую я необдуманно попытался ей предложить, и топнула ногой: — Вы невозможны, гражданин Люсон! Вы настоящий «аристо»!

— Увы, мадемуазель де Тома, — вздохнул я. Ответом был огненный взгляд, который едва не испепелил меня на месте. Девушка нетерпеливо повернулась:

— Здесь где-то стоянка фиакров… И не вздумайте меня провожать, из-за вас у меня пропал весь вечер! Если вы еще раз придете ко мне на работу, то мигом вылетите за дверь.

Я молча поклонился.

— Да! Я вас непременно выставлю, потому, что вы… Потому, что вы… В общем, спасибо, Франсуа Ксавье! Я удивленно поднял глаза. Она улыбалась.

— И не забудьте зайти в больницу академии! Я покажу вас кое-кому из специалистов. Не ухмыляйтесь когда вы ухмыляетесь, у вас совершенно невозможный вид.

Я и не думал ухмыляться, но спорить, конечно, не стал. «В общем, спасибо…» Признаться, я не рассчитывал и на это…

Давно мне ведом терпкий вкус греха,
И пропасть черную уж зрю издалека.
Черны грехи мои, но злато облаченья
Меня слепит и гонит прочь сомненья…

Кардинал Лотарингский был поистине отвратителен — не столько из-за упомянутых грехов, сколько благодаря многословию, которым обильно наделил его драматург-патриот гражданин Шенье. Монолог, в котором перечислялись злодейства уже осуществленные и еще более — задуманные, длился целых три страницы. Дальше читать не стоило. Я отложил книжку и задумался.

Книжек было две. Первая издана в октябре 1789-го, вторая вышла в свет на год позже. В обеих была помещена знаменитая пьеса. Как удалось выяснить в книжной лавке, куда я зашел еще вчера, больше опус Мари Шенье не издавался. Итак, можно было попытаться.