Дежавю

«Надежда всё ещё есть» – эта фраза ещё долго стучала в мозгу, освещая предсмертную темень.

Эта фраза поднимала с постели, помогая дышать. Это было последним, за что ещё мог ухватиться Шёнау, вгрызться зубами и не отпускать. Всё, что до того говорили врачи, сразу померкло: «Патология мозгового вещества, нарушение свойств поражённых фокусов. К сожалению, очаги гиперинтенсивные».

Но этот врач, тот, что последний, сказал, что надежда всё ещё есть…

Через три месяца Генрих узнал, что нет и этой надежды. Его дочь угасала, как спичка, исчезая в морфинном бреду.

Он стоял за её дверью и прислушивался к писку приборов, датчики измеряли пульс. И пока он его слышал, он знал, что она жива.

Дверь приоткрылась, медсестра вышла из комнаты.

– Как она? – спросил Шёнау, боясь заглядывать медсестре за плечо.

– Борется, – как-то горько кивнула та.

Мистер Шёнау зашёл в детскую. Дочь лежала в белоснежной постели, такая же белая, как простыня. Из носа её выходили трубки, из вен торчали катетеры, волосы уже почти отросли.

Ничего не принесло результата.

– Дочка, – он подошёл к кровати и взял её за руку. Глаза под веками девочки зашевелились, она старалась их приоткрыть, а он старался не разрыдаться от этого.

– Ничего, это я, это я. Не открывай, спи, сон – он лечит.

«Какой идиот это придумал, – подумал Шёнау, – разве возможно вылечиться во сне? Во сне можно разве что умереть». Он ненавидел ночи, ненавидел просыпаться и бояться открыть глаза, бояться, что этот день он встретит уже без неё. Он провёл по прозрачной руке дочери, вся она была в синяках, живого места не осталось от этих капельниц и уколов. И за что оно ей всё…

Глаза её перестали шевелиться, лицо стало ещё бледнее и покойнее, Шёнау поднялся и уставился на аппарат. Ему казалось, он умер сейчас, вот сейчас вместе с ней, но нет… Пульс всё ещё шёл. Да, эта чёртова аппаратура хоть на что-то была пригодна. Больше в ней не было толку, она не спасала, она лишь отсчитывала последние биения пульса его ребёнка.

«Только не умирай, – думал он, – продержись ещё самую малость». Будто достаточно было этой малости, будто она могла спасти.

– Папа с тобой, – провёл он по колючим, как ёж, волосам. Когда-то они были длинные, такие светлые, как солнечный луч, в них всегда отражалось солнце, сейчас же не было и его.

«Она же не может просто так умереть, – думал Шёнау, – у неё же моя кровь, мой характер, она и есть я…»

– Я с ней посижу, – зашла медсестра.

– Да, – кивнул он, отдаляясь от койки, – мне надо… Я ещё хотел поискать, знаете, сейчас столько центров, столько информации, может, я что-то упустил, может, что-то ещё можно найти…

Медсестра только еле заметно улыбнулась и опустила глаза.

«Не верит, – понял Шёнау, – ну и не верь, чёрт с тобой. Все не верьте! А я найду! Найду!»

Он закрыл дверь детской и пошёл в свой кабинет.

Мистер Шёнау обзвонил все научные центры, все лаборатории при них. Он искал всё о болезни дочери, сутками не вылезая из поисковых систем, пока в один день не нашёл то, что искал.

«Препарат нового поколения, разрабатываемый профессором Питером Кларком, в будущем сможет спасти сотни жизней…»

Статья датировалась 2017 годом, но никто из докторов, с которыми до этого общался Шёнау, об этом лекарстве ничего не говорил. Интересно, почему?

– Потому что он умер.

– Что?

На следующий день Мистер Шёнау уже стоял в приёмной декана университета, в котором и работал профессор Кларк.

– Питер Кларк умер через год после выхода этой статьи.

– Этого не может быть…

Шёнау хотел проклясть этот мир, но понял, что тот успел раньше.

– К сожалению, может, – совершенно не сожалея, ответил декан.

– И никто за него не продолжил?

– Мы не можем влезть в голову покойника, мистер, к тому же его выводы были очень противоречивы и малодоказательны, потому никто и не решился продолжить.

– Не решился?

– Если быть точным, ни у кого не хватило мозгов.

– Но записи! Должны были остаться какие-то записи… на основании которых…

– Простите, что-то случилось?

– Моя дочь умирает.

– Мне очень жаль…

– Никто не может ничего сделать, я перерыл все работы, все научные труды, и наткнулся на это, – он показал статью на ноутбуке. – Здесь есть отзывы других учёных, они пишут, что это прорыв, прорыв в медицине! Вы видите?

– Понимаете, в чём дело, Питер был очень скрытным человеком, он боялся плагиата, очень боялся и потому почти всё держал в голове. Из всех его записей есть только эта, работа на начальном этапе, но даже если сейчас я или кто-либо с вашей поддержкой или чьей-то другой решит всё продолжить, вполне возможно, мы упрёмся в тупик, а если и не упрёмся, то на эти исследования потребуются годы.

– Значит, он умер вскоре после выхода статьи…

– Мне очень жаль, его сбила машина, прямо здесь, не территории нашего университета. – Декан посмотрел в окно, пытаясь вспомнить, как это было, но вспомнив, что в тот самый день он сам был не здесь, перевёл взгляд на незнакомца.

– Но если бы он не умер… – мистер Шёнау ещё раз взглянул на статью.

– Может быть, вполне вероятно.

Декан смотрел на Шёнау, тот смотрел на декана, понимая, что это конец.

– Могу ещё чем-то помочь?