Дежавю. Антология

Зал охнул, затопал, засвистел, а лейтенант с золотой «шпалой» на плече, гремя саблей от счастья, ринулся прямо на сцену, поднял Габриэль на руки и бросил в лицо… (в усы, в дым, в темноту?) этой обалделой, в основном мужской аудитории: «Кто ищет, тот всегда найдет!..» По-гвардейски решив эту «костную» проблему (нашел-таки свою косточку) Веаu Сареl (прекрасный — так говорят источники), вскочил в проезжавший мимо фиакр со своими роковыми и «рококовыми» ножками. Так началась настоящая конногвардейская любовь — «cantonnement» Сосо Chanel и красавца-офицера, как позже выяснилось. Медовый месяц длился шесть лет. И вдруг прекрасная и такая веселая и весенняя кавалерийская «сареl» неожиданно прекратилась в Deauville, оборвалась в марте, в городе, где холодный Атлантический океан своими приливами и отливами подступает прямо с вилами, подъезжает «Вилиссом» к подъездам шикарных дач и загородных вилл. Блестящий «Lе соmmandant», в 16-ом, в среду, в 10.30, в последний раз на кухне звякнул шпорами и саблей, обнял свою Воnheur, пожелал ей счастья и сел в новый, единственный и серебристый «Rolls-Royce» генштаба, с зеленым номером «Т-2» и с огромными слегка приглушенными ацетиленовыми фарами… Квакнула каучукгруша на левой дверце. Родина позвала. Тришард? Мата Хари? (Эту позвала не Родина, а Вадик… Souslieutenant Вruno из французской секретной службы, при обыске Мата Хари поднял рукой в черной кожаной перчатке, не пинцетом, пару серых шерстяных носков, с вышитыми на них красным: «Вадику — Маточка» и с открыткой, засунутой в карман фартука «Сульц» и приготовленной для отправки (пакет секретный?.. Вещдок!..): «Никогда не забуду тебя, мой любимый Вадик и особенно эти три дня в Vittel». Sous-lieutenant вздрогнул от счастья и начал поиски, которые привели его в первую дивизию экспедиционного корпуса, к русскому капитану Вадиму Маслову, который лежал на кровати в хромовых сапогах и играл сам с собой в преферанс. Тут-то бы и взять его тепленького, в сапогах, как сообщника… Но капитана в Сhampagne осколком — далеко не бутылочным, от «малой Берты» шарахнуло. Но он все-таки сообразил, кто, откуда, сбросил карты на грязный пол и прямо тут же на койке накатал следователю признание по-французски, в «третий» отдел — четыре строчки: «Да, были связи, господин следователь, с балериной-барышней, но так… поверхностные, только для поддержания пошатнувшегося офицерского здоровья: „Vittel“ в пол-литровых пили…» Vive la France! «Маточку» без лампадки (герцогу Энгиемскому на шею лампадку привязали, чтоб лучше сердечное… десятку видеть…) в Венсенском лесу, куда сейчас из Булонского переместились все девочки-проститутки, через месяц в расход пустили — в лесок вывели, а Вадик в Шампани шампанью отлежался-отмучился и, приехав на родину, сразу же почему-то по(д)стригся… Зарос? Христос Возрос? Но не Ветров. Этого подстригли тоже чуть позже, но у него почему-то не получилось…) Через два года немцы отловили дерзкого подполковника под Потсдамом, поставили к стенке, но никого не предал, не заложил герой, красавец, любовник. И только ефрейтор Наns Shtiblizchtucer, подбежав к еще теплому, к двухминутно-расстрелянному геройскому телу (по долгу — для констатации), вдруг уловил какое-то странное движение губ: слово (?), вздох (?), пароль (?), вырвавшееся напоследок из опустевшего застенка честной шпионской души: «Кок»… (Плюс наркотики?). А конногвардейская Габриэль, поплакав несколько месяцев в пустой и темно-зеленый китель бывшего веселого подполковника, висевший на ржавом гвозде со шляпкой (у начальника дома… ржавый гвоздь? Ну ладно, шляпка…), решила пробиваться в жизни сама, теперь уже без шпионов — ржавых кавалеристов.