Дежавю. Антология

Восточными словами, как урюком,
Подслащивал поэт свой пресный быт,
А проходя по Трубной, слышал — в люках
Река Неглинка, спрятавшись, бурлит.

И сквозь чугун в оставленные щели,

Казалось, шепчет темная вода
О дне, когда прощавшихся с Кащеем,
Здесь поджидала страшная беда.

Над городом печаль в гудках басила,

Летя от стен Кремля на Колыму…
Но девочкою лет шести Россия
Надолго в память врезалась ему.

Слепая и губительная сила,

Что двигалась от Сретенских ворот,
Ее водоворотом уносила, —
Водоворотом, звавшимся — народ.

В Колонном зале, в пальцах комкав шапки

И не стесняясь набегавших слез,
У пьедестала с гробом шагом шатким
Свою беду и боль поток тот нес.

Слиянием мистерии и яви

В прикрытых крепом люстрах свет не гас,
Но даже если розы там не вяли,
То стража их меняла каждый час.

А с Трубной кровь уже смывали чью-то,

Следы беды сметали поскорей,
И мартовские ветры дули люто
Меж траурных столичных фонарей.

2. На полях книги «От Омара Хайяма до Экклезиаста»

Не глазами, но сердцем
Строк касаюсь печальных —
Тех, что Герман Плисецкий
Не сумел напечатать.

Ах, стихи из архива

Среди записей личных —
Будто ветер охрипший
В подворотнях столичных

Лет простуженных, серых

От печалей и пыли,
Где по-своему все мы
Гнетом мечены были.

Сколько душ там сломалось,

Что казались — из стали!
Но остались слова ведь,
Пусть в тени, но остались.

Кунцевская ель, Или как однажды с друзьями я побывал у «второй дачи» Сталина

Гнездо диктатора в Кунцево.
Притихшие разговоры.
Кусочек империи куцый
За темным глухим забором.

Хозяин давно сменился

И кто там сейчас — бог ведает.
Спросить бы воды, извинившись,
Но лучше, конечно, без этого.

Вдали силуэт охранника,

Собачий лай голосистый,
Казалось, что-то отравлено
На этой земле российской.

Природа летняя властвовала

С завидным упорством воина,
О генерале Власике
Подумалось мне невольно.

Случайно ли все еще помнится

Средь зелени той сочно-рьяной
Засохшая ель — покойница,
Осыпавшаяся, но упрямая.

По поводу открытия памятника Ивану Четвертому в Орле

Тоска по опричнине. Грозный,
Малюте Скуратову честь…
О дух этот, схожий с гриппозным,
Амбиций гремучая смесь.

Язык был мне верной опорой,

И в стужи грел словно очаг,
Но что ж говорить на котором
Приличнее нынче молчать.

14 октября 2016 года

Будапештский блокнот (Сентябрь, 2017)

Будапешт

Не для ума, скорее, а для сердца —
Листвы сентябрьской золотистый фон
И дней стручки, что сродны связкам перца,
И волн дунайских вечный марафон.

А я, подспудной памятью ведомый,

Здесь словно погружаюсь в прошлый век,
Где пылью — пятьдесят шестой, бедовый,
И незабвенной тенью — Валленберг.