Дежавю. Антология

Он чувствовал себя Орфеем — юным, любимым, бессмертным! Он не бежал, а летел. К груди бережно, словно арфу, прижимал спортивную сумку.

Редкие прохожие оглядывались ему вслед. Им он больше напоминал старого оленя. Было только любопытно, чего этот олень так раздухарился. А ему было все равно, что о нем думают. И он скакал, скакал, точнее — летел, летел, не боясь нарушить своим шумным полетом тихий порядок осеннего утра.

Он представлял, как он ее обнимет, ошарашит, осчастливит — единственную, милую неповторимую! Правда, он ей не позвонил. Но какая разница! Он же шел к ней навсегда. Даже лучше, если это будет сюрприз! Яркий, большой, неожиданный!

Он бесшумно, легко, как мальчишка, взмыл по ступенькам, почти не касаясь ключом замочной скважины, открыл заветную дверь. Перестав дышать, пересек коридор, заглянул в спальню… То, что он увидел повергло его в глубокий шок. Посреди комнаты стояла скульптурная группа «Любовь и голуби» — его любимая обнимала какого-то возмутительного юнца. Закрыв глаза, она водила тонкими пальцами по его щеке и томно шептала: «Я так люблю твою небритость».

Эту фразу он угадал по губам, но она оглушила его, как гром. Сердце внезапно перестало стучать. Жалобно звякнули струны упавшей арфы. Орфей умер.

Из небытия его вывел знакомый противный голос: «Очни-и-ись! Соляной столб! Просто девушка любит всех небритых. А ты думал, что ты один такой небритый?!»

Его, словно пружиной, откинуло к дверям.

Он снова бежал по улице. Но вместо крыльев ощущал теперь рога и копыта. Он чувствовал себя старым уставшим оленем, которого со всех сторон обложили охотники. Было все равно, от чего умереть: от пули или от разрыва сердца. Прохожие сочувственно оглядывались: с человеком случилось что-то неладное. Сколько времени длился бег, по каким улицам, он не помнил. В конце концов ноги сами принесли его к родному дому. Ему казалось, что он вернулся откуда-то издалека после долгого отсутствия, прожив кусок чужой жизни.

Смеркалось. Небо насупилось и как будто осуждало его. На кленах желтыми флажками трепетали последние листья. Было неуютно, холодно. Захотелось тепла, уюта, сочувствия, еды. Вспомнил утро, жену — бледную, осунувшуюся, ниагарский водопад ее слез, все, что наговорил ей… Смесь острой жалости и глухого стыда обожгла сердце.

Он курил одну сигарету за другой и никак не мог решиться зайти в дом. Наконец внутренний голос приказал: «Мужик, ты че? Пошли! Она ждет тебя!»

02.11.2004

За молоком

Соня вышла из дому. Окунувшись в яркое летнее утро, радостно зажмурилась. Весело светило солнце, громко чирикали воробьи. После ночной грозы листва на деревьях сияла свежестью. Природа ликовала, обещая долгий чудесный день.

Соня пересекла двор, вдоль сада спустилась к лугу. Трава была мягкой и прохладной. При каждом шаге смешно щекотала ноги. Соня даже тихонько засмеялась. Вот бы сейчас разуться и побегать по траве! Вздохнув, девочка лишь крепче прижала к себе литровую бутылку и продолжила свой путь.

У нее важное поручение. Сашка, ее старшая сестра, сегодня наотрез отказалась идти за молоком. Почему, — говорит, — все время я да я? Пусть хоть раз Сонька сходит. Ей уже пять лет! А Сонька и не против. Что она молока не купит? Она любит поручения. Особенно, когда за них хвалят. Хвалят, конечно, не часто.

Чаще подтрунивают над ней.

Вот и сегодня, вручая бутыль, Сашка съехидничала:

— Иди! И смотри, не зевай по сторонам, а то деньги потеряешь.

— А чего мне зевать? Я выспалась, — нашлась Соня.

— Ну, тогда ворон не лови! — засмеялась Сашка.

«И когда это я ворон ловила? — думает Соня, — они такие быстрые. Попробуй такую поймай! Да и боюсь я их. Много Сашка из себя воображает. Подумаешь, на три года старше! Вообще, взрослые люди иногда себя так странно ведут… и говорят непонятно что. Мама, например, любит повторять: Соньку только за смертью посылать! И все довольно смеются».

Соня понимает, что это вовсе не похвала, но все-таки какое-то одобрение в этой непохвале есть, поэтому ей не обидно. Но почему именно ее надо посылать за смертью? И почему именно за смертью? У Сони смутные представления о смерти. В прошлом году она видела, как хоронили соседскую бабушку. Старушка все время сидела на лавочке у ворот и молчала. Смотрела вдаль, иногда поднося ладонь к глазам. Никто на нее не обращал внимания: взрослые проносились мимо по своим делам, дети кружили вокруг в своих играх.

Потом Соня увидела ее в деревянной коробке. На голову ей повязали красивый платок, руки сложили так, как она их всегда держала, только повыше, ноги укрыли тюлем и сказали, что бабушка умерла. Соня видела издали — бабушка крепко спит. А все почему-то плакали. У Сони тоже щипало глаза, она не знала, почему.

Соседка, бабушкина дочка, громко причитала: «Ну, скажи хоть словечечко-о! На кого ж ты нас покидаешь?»

Соне было очень жалко соседку, но она не понимала, чего хотят от бабушки. Когда бабушка сидела на лавочке, могли бы обо всем спросить, а теперь она спит. Соня понимала, что бабушка спит как-то по-особенному. И поэтому ей нельзя мешать. Вот и все, что знала Соня о смерти.