Дежурный после полуночи

– Да мне плевать! Неважно, что они говорят или думают обо мне: уважают, недооценивают, презирают или ненавидят. Я здесь не чтобы им нравиться, а чтобы все добрались до грёбаной эвакуации! И я доведу нас, чего бы это ни стоило! И ты не исключение! И если не возьмёшь себя в руки – пойдёшь связанный с заклеенным ртом! – тон Березина наполнился уверенностью и твёрдостью, присущей по меньшей мере передовому генералу. – А сейчас живо иди и проспись хотя бы пару часов, потому что, несмотря на всю ту гниль, что ты сейчас нёс, никто не бросит тебя позади! Так что хотя бы сделай одолжение: не утруждай тащить твою обморочную тушу!

– Д-да… – спустя полминуты тишины испуганно промямлил ошарашенный Кирилл и без единого пререкания скрылся в соседней от Николая палатке.

Присвистнувшая Аня театрально вскинула руки, изображая карикатурное удивление:

– Гордись. Достойно своему пёсику мозги промыл. Кто знает, может, и он тоже когда-нибудь свою девку убьёт, – призрак растворился в белёсой дымке, оставив лёгкое хихикающее эхо. Николай перевернулся на спину, обессиленно вглядываясь в черноту потолка.

Утро. Освежающие комки снега во рту, боль в желудке и непрекращающийся озноб. Юрту наполнили едва сохранявший бодрость голос Березина и сонный плач проголодавшихся детишек. Укрывшись тусклым рассветом мертвенно-серого неба, молчаливая группа выдвинулась по виляющей между гор тропе. Началась рутина. Из раза в раз один и тот же, хоть сколько-то возможный, график: восемь часов вялого перебирания ногами, затем – час привала, и вновь восемь часов ходьбы до самой ночёвки.

Через три дня, за которые удалось преодолеть немногим больше двадцати километров, пришлось бросить юрту. Ни у кого не осталось сил тащить даже отдельные каркасные дуги, не говоря о тяжелейшем свёрнутом брезенте. Спустя ещё день на склоне было оставлено множество опустевших рюкзаков, а ещё через двое суток пришлось выкинуть давно вылизанную посуду.

Шагающий примерно в ста метрах позади остальных Николай не сводил глаз с давно переставшей подавать голос Элли, боясь, что животное вот-вот обессиленно рухнет при следующем шаге. От основной толпы пришлось отдалиться не случайно: с каждым днём мужчина всё чаще замечал направленные на собаку выразительные взгляды иссыхающих от голода товарищей.

Парящий рядом призрак, который в последнее время обрёл какое-то уж слишком потустороннее, почти материальное свечение, не затыкался ни на минуту, то напевая раздражающие песни, то ударяя по распадающейся памяти. Однако ни внешний вид миража, ни нескончаемый бубнёж уже нисколько не отвлекали бездумно перебирающего ногами Николая. Те немногие мысли, что ещё периодически зарождались в голове, – тут же насильно выдавливались воспоминаниями о когда-то недоеденных продуктах. Едва прекратившие кровоточить слизистые то и дело подло обманывали, заставляя ни с того ни с сего чувствовать мягкий вкус картошки, мякоть засоленных овощей и аромат запечённого мяса. Голодные обмороки среди путешественников вот уже пару дней как стали обыденностью, а до подножия оставалось ещё более десяти километров. Николай впервые отключился на девятый день голода, споткнувшись о занесённую снегом ледышку и болезненно рухнув прямо посреди протоптанной товарищами тропы. Мужчина продержался дольше, чем многие из группы, но всё же, на мгновение отпустив сознание, угодил лицом в снег. Единственное, что спасло от вечного сна, – бьющие по щекам руки.

Почти утративший слух, перевёрнутый на спину Николай лежал и смотрел вверх на небо, впервые за вечность видя проблески синей глади. Но, как назло, столь приятное зрелище всё пытались загородить две размытые, кричащие фигуры.

«Коля!» – «Док, эй!» – «Надо встать, обопрись о нас! Мы почти дошли! Погляди!» – искажённые лица обрели форму. Спасителями оказались скрючившийся пополам Василий и утратившая цвет Даша. Четыре исхудавшие руки кое-как помогли подняться, с двух сторон удерживая Николая под плечи. Слух начал понемногу возвращаться. Первое, что сделал мужчина, обретя хоть какой-то мышечный контроль, – оглянулся на едва плетущуюся рядом Элли. Та, испуганно лая, из последних сил смотрела на хозяина глубоким, взволнованным взглядом.

– Мы будем вас тормозить, – невольно опираясь о плечи супружеской пары, протянул Николай, не в силах выровнять заваливающуюся голову.

– Я сейчас тоже не самая расторопная, – тяжело дышащая Даша всё же сумела выдавить слабую улыбку. – Слава богу, мы тоже отстали! Тебе же все говорили: не иди один – опасно!

Николай оглядел спасителей. Супруги походили на загримированных мертвецов из немого кино, были одеты в несколько слоёв последних тёплых вещей и лишились всякого багажа, кроме висящего на спине Василия чехла с гитарой.