Дядя самых честных правил 5

Сплёвывая горькую слюну, я поднялся на ноги. Салтычиха, к моему удивлению, была жива. Булькала горлом, слабо дёргалась, но хуже всего было с её Талантом. Он хлестал вокруг невидимыми плетями, выплёвывал перегар эфира и наполнял подвал духотой. Надо было срочно убираться отсюда, пока не прибежали другие слуги кровавой барыни. Но уходить без других пленников я не собирался.

Первым делом я освободил штабс-капитана. Бедняга мычал и бессмысленно вращал глазами, ничего не соображая. Пришлось дать ему пару сильных пощёчин, чтобы привести в чувство.

— Вы слышите меня? Как вас зовут?

Он уставился на меня, часто моргая.

— Смирно!

Я отвесил ему ещё одну оплеуху.

— Как вас зовут?

— Тютчев. Тютчев Николай Андреевич.

— Вставайте, Николай Андреевич. Держитесь на ногах? Отлично. Идёмте, поможете мне.

Штабс-капитан послушно пошёл за мной, подволакивая ногу. Я освободил крепостную девушку, висевшую без чувств, и мы вдвоём потащили её к выходу. Тютчев слегка скривился, но всё же помог мне. Мне пришлось сдержаться, чтобы не выругаться — как же я ненавижу дворянские предрассудки, из-за которых они относятся к крепостным как низшим существам.

— К двери, Николай Андреевич. Куда вас несёт?

— Простите, — штабс-капитан потряс головой, — в глазах двоится. Сильно по голове меня приложили, черти.

Он плюнул в лежащего на полу Тимоху и походя пнул его сапогом.

— Поторопитесь, надо быстрее выбраться отсюда.

У стены булькала кровью Салтычиха. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — без вариантов, умрёт в течение часа. Грудная клетка вмята, губы в крови, глаза закатились, а ноги подрагивают в судорогах. Ну, и поделом гадине!

Дверь распахнулась перед нами от удара снаружи, и мне в лицо уставилось гранёное дуло. Фёдор Салтыков, тяжело опираясь на трость правой рукой, левой крепко держал пистолет.

— Сдох…

Договорить и нажать на спусковой крючок он не успел. Глаза его округлились, рот распахнулся, и из него страшным языком вылезло окровавленное лезвие стилета.

Стальное жало убралось обратно. Салтыков обмяк и мешком рухнул на порог. За его спиной стоял Киж с торчащим из кулака механической руки лезвием. Весь забрызганный кровью, в порванном камзоле, с горящими яростью глазами.

— Константин Платонович! Простите, что так поздно, никак не мог найти, куда вас увезли.

— Помоги, — я с облегчением выдохнул.

Киж шагнул вперёд и с лёгкостью подхватил бесчувственную девушку на руки.

— Не беспокойтесь, нам больше никто не помешает.

Из подвала вела длинная и крутая лестница. Киж шёл впереди, следом Тютчев и я замыкающим. Через Анубиса я чувствовал, как беснуется Талант Салтычихи, не желающий умирать вместе с хозяйкой. Лупит вокруг себя бесформенным колдовством, поджигая всё подряд. Меня нагнала волна воздуха, воняющего гарью, и я прибавил шаг.

Мёртвый поручик, ни разу не ошибившись, вывел нас из особняка. Последние шаги мы почти бежали, подгоняемые дымом и гарью. И едва выскочили на улицу, позади завыло пламя, охватившее проклятый дом. Особняк вспыхнул как спичка, пропитанный колдовским пламенем, смешанным с эфиром.

Глава 16 — Диван

Горящий особняк дышал страшным жаром, заставляя отойти на другую сторону улицы.

— Аксинья! Аксиньюшка!

К нам подбежал расхристанный мужичок. Подхватил девушку, которую вынес Киж, и прижал к себе.

— Аксиньюшка! Живая!

Тютчев, пошатываясь, опёрся рукой о стену дома и закашлялся. Где-то рядом яростно забил колокол, оповещая о пожаре, послышались крики и топот ног.

— Воду! Воду тащите! — истерично орал кто-то. — Спасайте дом!

Без толку! Особняк уже точно не спасти, тут соседние дома надо заливать, чтобы огонь не перекинулся.

Киж подхватил меня под локоть и потянул в сторону.

— Пойдёмте, Константин Платонович. Нечего нам тут делать, вопросы лишние будут.

Я был с ним полностью согласен и поспешил уйти подальше вслед за мертвецом.

— Где мы вообще, Дмитрий Иванович?

— На Лубянке. Вам помочь? Вы не ранены?

— Нормально, — я вырвал локоть из пальцев Кижа, — а вот одеться бы не помешало.

Бегать по ночной Москве с голым торсом меня не слишком радовало. Пусть летняя ночь и тёплая, только дворянину в таком виде совершенно неуместно появляться на улице. Не поймут-с!

— У меня тут рядом лошади, — обрадовал Киж, — сейчас придумаем что-нибудь с вашей одеждой.

***

Бодрой рысью мы ехали обратно на постоялый двор. Я замотался в шерстяной клетчатый плед, который мне притащил Киж, и со стороны выглядел как дикий горец с Авалона. Редкие прохожие косились на меня как на чёрта, прижимались к стенам домов и часто крестились.

— Простите, Константин Платонович, что задержался. Пока уложил тех троих, вас уже увезли. Пока нашёл этот особняк…

— Пустое, не за что извиняться, Дмитрий Иванович. Ты появился как раз вовремя.

Киж помолчал, хмурясь и косясь на меня, а затем заявил:

— Вы меня простите, Константин Платонович, но что-то вы не так делаете. Как вас оглушили…

— Знаю. Опростоволосился как мальчишка, можешь не напоминать. Позорище, да и только.