Я перекидывался с ними всполохами и “молотами”, но особого урона мы друг другу не наносили. Ни им, ни мне с этих позиций не было удобно атаковать — заклинания большей частью уходили поверх голов. Мой Талант явно был сильнее Мамоновского, но опричный дьяк обладал большим опытом, и его поддерживали другие маги. В результате вовсю воняло перегаром эфира, деревья в низинке почти выкосило, а толку не было, и драка превратилась в балаган с фейерверком.
У меня в козырях оставалась ещё деланная магия. В паузах я принялся чертить пачку Знаков. Дело шло небыстро — приходилось отвлекаться на щит, всполохи и контроль эфира. Для действенной атаки мне оставалось нарисовать ещё десяток фигур, когда монах встал с поваленного дерева.
— Кто же так магией управляется, Константин?
Он посмотрел прямо на меня и покачал головой.
— Совсем юнец ты ещё. Смотри, как надо.
Дородный инок повернулся в сторону опричников, словно гора. Поднял руку и нараспев произнёс:
— Уне есть человекам добра смерть, негли злой живот.
Стрельба сразу же стихла, а Талант Мамонова рассеялся эфирным взрывом. Киж на крыше дормеза яростно закричал и забился в судорогах, стуча ногами. А меня накрыл мертвенный холод, будто я голым упал на дно могилы. В лицо наотмашь ударил воздух, пахнущий сырой землёй и ладаном. Перед глазами поплыло, и я с трудом устоял на ногах, схватившись за дормез.
— Вот так это делается, — усмехнулся монах, — а не твои “шарики” да “молоточки”. И думать забудь сию глупость.
Монах руками будто потянул верёвку, и из низинки полезли опричники. Мёртвые. Все до единого. Белёсые бельма вместо глаз, пальцы скрючены, как птичьи лапы, рты открыты и скалятся чёрными зубами.
— Младенчик ты, Константин, в некромантии, несмышлёныш.
Он щёлкнул пальцами. Опричники остановились, на секунду замерли статуями, а затем рассыпались серым прахом. А вместе с ними обращались в ржавчину и их механические кони. Только Мамонов задержался, глядя на меня мёртвыми глазами, но и он в конце концов опал на землю горкой пыли.
— Поехали, — инок отряхнул руки, — далеко ещё до твоей усадьбы? Обедать давно пора, да и проголодался я на свежем воздухе.
— Не очень, — я поклонился ему, — учитель. Или как мне вас называть?
— Отцом Лукианом зови, — старый некромант поморщился, — отвык я от другого обращения. А учителем не смей, у всех нас только один учитель — Бог!
Он поднял палец и указал на небо.
— Понял меня? Вот и славно.
Кряхтя и жалуясь на глупую молодёжь, некромант забрался в дормез. А я вместе с Ермолайкой, чудом отсидевшимся в придорожных кустах, полез на крышу приводить в чувство Кижа.
Глава 23 — Дела минувшие
Колдовство некроманта зацепило рикошетом Кижа и выбило из него дух. Мертвец лежал на крыше дормеза на спине и бессмысленно пялился в голубое небо. Пришлось срочно приводить его в чувство — положил руку ему на голову и влил порцию силы. Раз, другой, третий. Пока Киж не начал вяло шевелиться, заморгал и не приподнялся на локтях. Я залез к нему в карман, вытащил фляжку и влил рот мертвеца несколько глотков.
— Я фам, — Киж замотал головой, выдернул фляжку у меня из рук и приложился к горлышку, выглушив за раз половину.
— Любите вы, Константин Платонович, — печальным голосом укорил он меня, — всякую непонятную всячину подбирать на дорогах. То кота вашего великанского. То некроманта в рясе. Честное слово, выбрали бы что-то безопасное. Девиц, к примеру, коллекционировали.
— Девиц? — я засмеялся. — Это ты Сашке с Таней давно под руку не попадался. Быстро поймёшь, какие они безопасные. Да и Диего не подарок была, если помнишь.
Киж тяжело вздохнул.
— Вы, Константин Платонович, с вашим Талантом, любую идею испортить можете. А ведь…
— Ёрничаешь, значит существуешь, — я хлопнул его по плечу. — Хватит лежать. Спускайся и поехали, домой очень хочется.
Киж оказался на земле быстрее меня — просто спрыгнул с крыши, оставив на земле глубокие отпечатки сапог.
— Константин Платонович, я лучше на козлах поеду, с Ермолайкой. Проветрюсь, отдышусь после драки.
— А ты часом не струсил, Дмитрий Иванович? Испугался инока?
Поджав губы, Киж распахнул дверь и забрался в дормез, а следом за ним и я.
***
Монах-некромант не спал. Развалился на сиденье и с усмешкой наблюдал за нами. Его заметно повеселило, когда Киж специально отсел подальше, и старался не смотреть в сторону инока, но всё же изредка бросал короткие взгляды и тут же отворачивался. Кстати, сейчас Талант в нём ощущался вполне явственно — тяжёлый, тёмный, неподвижный. Будто огромный гранитный валун под водами бурной реки. Пожалуй, скромный инок уделал бы покойного Голицына одной левой.
Едва мы тронулись, Киж в очередной раз зыркнул на монаха и заявил.
— Я вас вспомнил, отец Лукиан. Вы встречались однажды с Василием Фёдоровичем в Петербурге. Вы тогда были в партикулярном платье, а не в рясе.