Дядя самых честных правил 5

Настасья Филипповна тоже выдала новость — к кузнецу Прохору зачастили “секретные” делегации из моих деревень. Наш уникум, как мы с ним и договаривались, не только сделал плуг и сеялку, но и опробовал их на своём наделе в Злобино. По моей особой милости, как он всем говорил. Поначалу соседи косо смотрели на такую инновацию, предпочитая сеять привычными методами. Но когда увидели вместо сам-три урожая сам-восемь, начали чесать головы и тоже хотеть “барский сев”. Традиции традициями, а прибыль крестьяне считать умели.

Я не стал бурно реагировать на эту новость и только кивал. Получилось. Получилось! Дело сдвинулось с мёртвой точки: плуг и сеялка, с парой механических лошадок, не просто поднимут урожай у моих крестьян. Они освободят им время, которое я собирался пустить на всякое производство. И крепостным доходы, и мне. А там и школа начнёт поставлять первых образованных орков. Маленькая промышленная революция в отдельно взятом поместье.

— Костя, — Марья Алексевна посмотрела на меня и покачала головой, — я с тобой поговорить хотела, но лучше на завтра отложить. Шёл бы ты спать — замученный совсем, будто тебя в Москве палками били.

Я не стал говорить княгине, что меня там действительно немного били и даже держали в подвале. Хоть спать мне и не хотелось, но отдохнуть, и правда, было бы неплохо. Так что я пожелал всем спокойной ночи и двинулся в спальню.

***

Провидение будто услышало, что я не хочу спать, и решило не давать мне времени на сон вовсе. Стоило мне умыться и лечь в постель, как в дверь тихонько постучали, и в комнату просочилась Таня. Девушка всего лишь хотела поцеловать меня и пожелать доброй ночи. Но оказалось, что мы страшно соскучились друг по другу — у меня сразу нашлись и силы и бодрость, и всё остальное тоже нашлось. Только я сам потерялся в её поцелуях и прикосновениях. А чуть позже мы выяснили, что соскучились ещё и по разговорам. Так что мы проболтали часов до трёх ночи, лёжа голышом в обнимку.

Спать я выгнал Таню чуть ли не силком. Любовь любовью, а отдыхать тоже надо. Да и лишний раз афишировать нашу связь не стоило, исключительно ради Тани. У девочки, если мои подозрения, переходящие в уверенность, подтвердятся, может быть очень интересное будущее.

Но только я улёгся как следует, выгнал из головы лишние мысли и начал засыпать, как снова услышал характерный Танин стук. На этот раз вполне громкий, можно сказать “официальный”.

— Да-да, войдите.

Таня заглянула в комнату, держа в руке канделябр со свечами.

— Константин Платонович, простите меня, пожалуйста. Но вы ещё не спите?

— Что случилось?

— Там староста Фрол из Крукодиловки пришёл. Он хотел утра ждать, чтобы с вами поговорить, как проснётесь. Но я подумала, — она виновато опустила глаза, — вы же всегда крепостных жалели. А там беда прям.

— Ну и правильно, — я встал и начал одеваться, — выспаться я всегда успею. Но коли разбудила меня, давай этого Фрола в гостиную, а мне кофий свари.

Таня прям засветилась от счастья, оставила мне канделябр и убежала выполнять указание.

***

Когда я вошёл в гостиную, Фрол топтался у двери в прихожую и горестно вздыхал. Увидев меня, он поклонился в пояс и зачастил:

— Доброе утро, барин. Прощения просим, не хотел будить. Да только Татьяна сказала, что вам такое сразу доложить надо. Горе у нас, барин, большое горе. Коли б не оно, так я бы не осмелился вам беспокойство чинить. Так припекло, будто согрешили чем, да покаяться забыли.

— Да зайди ты нормально, не стой на пороге. И сразу к делу переходи, не размазывай.

Он приблизился, ещё раз поклонился и горестно вздохнул.

— Зашибло у нас Емельку, барин. Бревном как ударило, прямо в живот да пониже. Ноги у него отнялись, синий весь стал. Лежит, стонет, глазами туда-сюда, ничего не соображает. Мы его домой отнесли сразу, только этим разве же поможешь.

— За лекарем посылали?

— Бабку Матрёну позвали, травницу из Злобино. Сразу за ней мальчишку послали, чтобы к нам шла. Да только она его посмотрела и говорит, что не жилец. Нутро всё отбило ему, барин. Денька два помучается, да и помрёт.

Он снова вздохнул.

— Мучается он сильно, кричит на всю деревню. Его уж и отваром поили, а всё не унимается. Дети малые не спят, плачут, да и остальные все слышат, хоть уши воском затыкай.

— А от меня ты чего хочешь? Я уж точно лечить не умею.

— Василий Фёдорович, земля ему пухом, всегда отпускал страдающего, — Фрол поднял голову и посмотрел мне в глаза. — Лично приезжал, не брезговал. Сам за руку брал да уводил…

— Куда? — я непонимающе посмотрел на него.

— Туда, барин. Туда…

В груди заворочался Анубис, подтверждая — да, так и было. Дядя помогал умереть тем, кто мучился в ожидании смерти. Выезжал даже ночью, никогда не отказывая в такой просьбе. Последняя милость — вот как это называется, пришла неожиданная мысль.

— Константин Платонович, ваш кофий.