О последних словах князя рассказывать я не стал. Во время поездки у меня было время обдумать их и прийти к выводу: ложь, враньё и провокация. Голицын даже умереть без каверзы не мог и хотел напоследок столкнуть меня с княгиней. Стоило вспомнить его письмо к Диего и прочие факты, как всё вставало на свои места. А его фразочка, что “Долгорукова тебя использовала” должна была зацепить за эмоции. Вот только Марья Алексевна и не скрывала от меня, что хочет смерти князя, и я добровольно взялся за эту работу. Так что я не собирался ловиться на посмертный крючок Голицына и портить отношения со старой фрейлиной.
— Спасибо, Костенька.
Княгиня встала, подошла ко мне и поцеловала в лоб.
— Спасибо, тебе, миленький. За меня с этим иродом посчитался. Сколько крови он мне попортил, сколько Василию Фёдоровичу гадостей сделал, гореть ему в аду синим пламенем. Иди сюда.
Взяв за руку, она усадила меня на диван рядом с собой. Взяла шкатулку, положила себе на колени и тяжело вздохнула.
— Ах, Костя, ты не представляешь, что для меня сделал. Последний долг отдала, теперь и умирать не страшно.
— Бросьте, Марья Алексевна, вам ещё жить да жить…
— Нет, Костя, чувствую, недолго мне осталось. Скольких пережила, уже и не перечесть. Года тянут, берут своё.
— А сколько вам лет, Марья Алексевна?
— Костя! Такие вопросы женщинам не задают, это неприлично.
На всякий случай я на мгновение закрыл глаза и заглянул в её “песочные часы” жизни. Да нет, глупости! Почти двадцать лет, что я ей отсыпал были на месте. Чудит княгиня, ой, чудит!
— Такие дела, Костенька, — Марья Алексевна снова вздохнула, на этот раз горестно, — сидела я, думала, и решила дела свои перед кончиной в порядок привести.
— Марья Алексевна, ну что вы! Я вам точно говорю: рано вы себя хороните.
— Нет-нет, даже не уговаривай, — княгиня на мгновение впала в раздражение. — Сказала помирать, значит, помирать, не перечь мне.
Она пожевала губами и открыла шкатулку.
— Дела свои я в порядок привела, пока ты Москве был. Специально из Мурома нотариуса вызывала, чтобы никто оспорить не смог.
Похоже, убедить Марью Алексевну не получится, слишком серьёзно она подошла к делу. Остаётся только выслушать преждевременное завещание и тихонько сунуть под сукно.
— Итак, первым делом, — княгиня протянула мне лист бумаги, — купчая на деревню Павлово под Нижним Новгородом. На тебя записано с тремя тысячами душ.
— Марья Алексевна!
— Ещё зимой купила, как ты в Петербург уехал. Замочники там знатные, найдёшь, куда таких людишек применить. Подарок мой тебе.
— Простите, но я не могу принять такой дорогой подарок, Марья Алексевна.
— Я почти сто лет Марья Алексевна, — сверкнула княгиня глазами, — сказала подарок — обязан взять. Что мне, с собой в могилу деньги прикажешь положить? На что хочу, на то и трачу. Бери!
Пришлось мне взять купчую и рассыпаться в благодарностях княгине.
— Погоди, потом будешь спасибо говорить. Слушай дальше.
Она вытащила из шкатулки ещё несколько листов бумаги.
— Земли, что у меня остались, да дом в Муроме, где ты у меня останавливался. Всё тебе завещаю.
— Марья Алексевна, побойтесь бога. У вас же куча родственников…
— Родственников?! Тьфу! Да какие они родственники? Как меня в ссылку отправили, так ни один не заехал. Ни одна внучка не навестила, письма не написала. Ни единая душа с именинами не поздравила! Родственники? Вот им всем!
Княгиня скрутила морщинистые пальцы в кукиш.
— Обойдутся без наследства, родственнички. Ты у меня заместо всех этих дармоедов, понял?
— Ма…
Выставив ладонь, она заставила меня замолчать.
— Дослушай сначала. Земли и дом у тебя отсудить могут, мои внучки не побрезгуют сутяжничать. Так вот я большую часть продала, тысяч пятьдесят рублей вышло. Их твой лепрекон фальшивый в рост пускает, чтобы мне на иголки хватало. А как помру — тебе их передаст. Всё понял?
Заметив, как я смотрю на неё, княгиня встала, надменно вскинув голову.
— Моё слово княжеское нерушимо. Как сказала — так и будет. А будешь отказывать — обижусь на тебя смертно.
Отдав мне бумаги, Марья Алексевна гордо прошествовала прочь из кабинета, всем видом показывая, что разговор окончен, и я могу только принять её волю. В этот момент она совершенно не походила на умирающую.
***
Вечером этого же дня в усадьбу примчался Бобров. Не умываясь с дороги и отказавшись ужинать, он вытащил меня в парк у пруда для разговора.
— Ты сейчас упадёшь, Костя. Новость просто безумная. Голицын помер! Говорят, схватился с сыном, и они поубивали друг друга.
Я только усмехнулся и кивнул.
— Знаю, Пётр.
— Откуда?
Он с подозрением уставился на меня. Несколько секунд щурился, вглядываясь в лицо, а затем поджал губы.
— Это ты его? Ну, точно, ты, по глазам вижу!
Отнекиваться я не стал, просто кивнув. Почти минуту Бобров молчал, буравя меня взглядом.