Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному

Сохранился рассказ о том, как земляки пригласили искусного врача для освидетельствования бедолаги на предмет умственной нормальности: время от времени отец атомистики заходился в совершенно беспричинном — по их меркам — смехе. Врач осмотрел «смеющегося философа» и засвидетельствовал, что опасения напрасны: Демокрит совершенно здоров.

Тем врачом был Гиппократ.

Тесен, однако, античный мир…

Платон рассказывал о СОКРАТЕ (а о нем никто кроме Платона и не рассказывал), как однажды во время военного похода тот вдруг задумался о чем-то и застыл на месте. И простоял, погруженный в мысли, с утра до позднего вечера. Тут надо отдать должное его товарищам по оружию: рассудительные ионийцы не стали отвлекать замершего в ступоре бойца приглашениями ни на обед, ни даже на ужин. А с приближением темноты вынесли свои подстилки на воздух и возлегли понаблюдать, до каких, собственно, пор сей ступор будет продолжаться. Однако не выдержали и уснули. А Сократ простоял, не шелохнувшись, до рассвета, после чего помолился Солнцу и ушел…

Тому же Платону Сократ-де признавался, что с самого детства внутри него живет какой-то голос, который всякий раз и вдохновляет его на те или иные раздумья.

Современная психиатрия трактует такое поведение как кататонию. А Ницше обозвал Сократа шутом, «возбудившим серьезное отношение к себе»…

А дрожжами к тесту, на котором замешан сам НИЦШЕ, был, как заметил кто-то, «обыкновенный паралич». Вот ведь как: иным и паралич плёвое дело — «обыкновенный»…

Болезнь поразила его в районе тридцати лет. К тридцати пяти он был уже полуслепым сгорбившимся инвалидом, испытывающим «полный упадок энергии». И знаменитый «Гимн одиночеству» писал ну очень исподволь — минут по двадцать в пару недель. Он вообще имел обыкновение лихорадочно заносить на бумагу всё, что приходило в голову, и «когда накапливалось достаточно БУМАГИ, посылал ее в типографию, и таким образом создавалась КНИГА».

Оценка жестока, но довольно справедлива. С одной стороны, идите-ка и отнесите в типографию кипу исписанной бумаги, а мы посмотрим, какое применение ей там определят. С другой — Ницше действительно не оставил философского завещания как такового, большая часть его произведений написана в форме афоризмов с параграфами. Вообще ВСЕ его книги незавершенны. А автор «Заратустры» — опять же, по словам кого-то из критиков — не Ницше, а хлоралгидрат, который великий немец потреблял к концу 80-х уже без меры… И об этом мы поговорим отдельно…

Не переставая творил и прозванный поклонниками «датским Сократом» КЬЕРКЕГОР (этот грек всем им покоя не давал: магистерская диссертация Кьеркегора называлась «О понятии иронии, с особым вниманием к Сократу»)…

Сам же он сравнивал себя с Шахерезадой: «подобно принцессе из Тысячи и одной ночи я спасал свою жизнь тем, что длил рассказ, то есть сочинительствовал». Бедняга признавал, что писательство и было его жизнью, помогая преодолевать «чудовищную тоску и сердечные страдания симпатического свойства».

И сознательно сведший к минимуму любые контакты с окружающим бытием Кьеркегор обратил свой взор к бытию внутри себя. И писал и писал, денно и нощно — при свечах, до рассвета. И очень скоро превратился в объект общественного осмеяния, в «мученика насмешек»: местный сатирический журнал не выходил без новой карикатуры на чудаковатого земляка. Мальчишки на улицах зашвыривали проходящего горбуна камнями, выкрикивая ничего для них не значащее «Или — или» (название его крупнейшего труда).

Зависимость философа от призвания (единственное, в чем он не сомневался никогда — так это в своей гениальности) была абсолютной. Жестокость мира лишь — Кьеркегор был уверен и в этом! — закаляла его, и он «забывал абсолютно обо всем, ничто и никто не было властно» над ним, если только он мог писать… И он писал, пока не упал однажды на улице, потеряв сознание. Через несколько дней величайший из датских тружеников пера и мысли скончался, не получив прощения господня: из рук священника не пожелал, а в причастии от частного лица ему было категорически отказано.

На надгробном памятнике начертали, самим же и веленное: «Тот Единичный»… Кьеркегору было всего 42 года.

От него осталось 28 томов, половину которых составили дневники. Да, в общем-то, и другая половина его творческого наследия представляет лишь литературно оформленный каталог неисчислимых страхов и сомнений. Как это чаще всего и случается с истинными последователями Сократа…

Очень многие из наших героев относились к своему творчеству как к единственной панацее от терзавших их психологических, а чаще просто психических неурядиц.

«Чтобы не думать о преступлениях и безумствах мира сего, я бегу от него без оглядки, спасаюсь бегством в искусство», — писал ФЛОБЕР…

«Если я не пишу, то мучусь и тоскую», — признавался ПЕТРАРКА в одном из писем. И в другом: «Жить и писать я перестану сразу». Не обманулся: его нашли мертвым за день до семидесятилетия — за столом и с пером в руке…