Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному

О личной жизни пианистки известно мало. Известно, что она была довольно привлекательна (сравнивали с Моной Лизой). Мария Вениаминовна как-то рассказывала подруге, что в зрелости уже влюбилась в одного авиаконструктора, дело даже до помолвки дошло, а он уехал в горы, да и пропал — вот и осталась одна. И впредь любое проявление мужского внимания к своей персоне воспринимала как оскорбление. Из соображений, надо понимать, пожизненной верности погибшему жениху…

Одинокая, она не имела собственного угла. На съемных квартирах не уживалась ни с хозяевами, ни с товарками. Часто кантовалась в прихожих у друзей. Одно время жила — буквально: жила и спала — в ванной…

К одежде относилась как минимум с пренебрежением. Раз сердобольный митрополит Ленинградский Антоний купил ей шубу — шуба принадлежала Марии Вениаминовне ровно три часа. Зимой и летом, повергая знакомых в ужас, профессор Юдина ходила в кедах. Правда, как-то заявилась на ответственный концерт в меховых тапочках: чудакам закон не писан…

Автор нашумевшего на заре перестройки трактата о сокровенном строении вселенной «Роза мира» Даниил АНДРЕЕВ вообще очень любил ходить босиком. Причем не дома, а по улице. Причем тоже не время от времени, а всегда. В любую погоду. Даже по снегу. На него смотрели косо. Он заметил это и стал маскироваться: вырезал у тапочек подошвы да так и шастал — вроде обут, а пятки сверкают…

Владимиру СОЛОВЬЕВУ ничего не стоило выйти на улицу не просто неприбранным — кутающимся в одеяло, которым укрывался ночью… И не то чтобы мы углядывали в этом какую-то ненормальность — но Чехова вот, к примеру, даже близкие практически ни разу не видели спускавшимся к завтраку в неглиже…

Уинстон ЧЕРЧИЛЛЬ ежедневно менял постельное белье. А в гостиницах, где останавливался, брал комнаты с двумя кроватями: проснувшись ночью, перебирался с одной на другую, где и спал уже до самого утра. Странно, да? Да ничего странного, если иметь в виду, что у величайшего из британских премьеров была мощнейшая же выделительная система. Проще говоря, потел бедняга сильно…

А ЭЙНШТЕЙН не носил носков. Вообще. Хвастался, что обходился без них даже «в самых торжественных случаях… и скрывал сие отсутствие цивилизованности под высокими ботинками». Почему? Да просто в юности еще обнаружил, что большой палец ноги рано или поздно проделает в носке дырку. Поэтому отказался от них в принципе…

ДИККЕНС всегда спал головой на север. И никогда не работал, не усевшись так, чтобы быть обращенным лицом в ту же сторону…

Довольно странным человеком запомнили знакомые ДАРВИНА. Этот долговязый джентльмен не вытворял ничего потешного или шокирующего — причуды его были никак не связаны ни с рассеянностью, тем более с эпатажем. И всё же… Чётче других претензии к поведению ученого сформулировал его старый слуга: «Ну, посудите сами: стоит по несколько минут, уставившись на какой-нибудь цветок. Разве стал бы так делать человек, у которого есть серьезное занятие?»… По большому счету этот неуч был прав. Так прав, что просто подмывает утащить это его замечание в эпиграф ко всей этой книге. Но мы с вами, понимающие, что многочасовому глядению на один и тот же цветок можно-таки отыскать рациональное объяснение, поищем компромат в другом месте. И найдем…

Для начала: слухи об ограниченности Дарвина в плане эстетических потребностей (об исчерпании их одним лишь любованием красотами природы) сильно преувеличены. Он был, к примеру, истовым книгочеем — на сидение за книгами тратил времени не меньше, чем на знаменитые прогулки (а гулял Дарвин часто и подолгу — в любую погоду), и уж несомненно больше, чем на сидение за рукописями. Правда, чтиво предпочитал попроще. Какого-нибудь Вальтер Скотта или наподобие. Чтоб с сюжетом, с добродетельным героем (а лучше с героиней) и хэппи-эндом. Поэзии не переносил с детства. Однажды заставил себя перечитать Шекспира, нашел его непроходимо скучным и скоро бросил…

С годами любовь к чтению превратилась у него в любовь к книгам как таковым. А любил он их своеобразно. Если, например, книга оказывалась чересчур толстой, дедушка Чарльз, не раздумывая, разрывал ее на части. Или же просто выдирал вон листы с неинтересным ему содержанием.

Помимо беллетристики очень уважал литературу научную и любимый журнал «Nature» прочитывал от корки до корки, включая статьи по физике и математике, в которых, мягко говоря, не смыслил ни дьявола. Сын как-то поинтересовался: а какого рожна, папа, мусолишь ты то, в чем ни рожна не разбираешься? А ради особого удовольствия, ответил ему старик, хитро, по-ленински этак, улыбнувшись…

Или вот нюансик: биографы отмечают плюшкинскую бережливость Дарвина в отношении бумаги. Не самый бедный человек на земле, он обожал писать на обратной стороне старых рукописей. Больше того: неизменно отрывал от писем, которые получал ежедневно пачками, чистые листки и только их использовал для заметок и прочих черновых записок…