Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному

ГЛАЗУНОВ пил неделями — в дорогих ресторанах, на вокзалах, запершись дома… А началось всё с заполночных посиделок с Чайковским, Лядовым и прочими «беляевцами». Римский-Корсаков вспоминал, что заматеревший Петр Ильич пил героически много, «сохраняя при этом крепость силы и ума», а молоденький Глазунов «пытался угнаться, но скоро хмелел и становился неинтересен»… Из того же источника о периоде 1895–97 гг.: «…страсть к опьянению достигла (у Глазунова) огромных размеров… Бражничанье продолжалось иногда два-три дня кряду, и так почти каждую неделю… Становилось страшно за его будущность». При этом — вроде бы вскользь, но до чего немаловажно для нас: «Среди всего этого фантазия Сашеньки не ослабевала, а иногда даже обострялась, и он успевал работать много и плодотворно»… Оттуда же о 1905-06 годах: «…предаваясь своему пороку, часто запускал дело, отменял заседания совета, не являлся на заседания дирекции, не отвечал на письма… Его чудная 8-я симфония была заброшена. Конечно, порок тщательно скрывался ото всех, о нем лишь знали я да еще двое-трое друзей». В 1908-м Римского-Корсакова не стало, и узкий круг осведомленных о недуге «Сашеньки» сделался предельно непроницаемым…

С другой стороны, хорошо известно, как комплексовал юный Шостакович по поводу слишком близких отношений Александра Константиновича с его родителями. Тут грех не напомнить, что именно Глазунов убедил Шостаковичей отдать Митю в консерваторию. Но речь немножечко о другом: дело в том, что отец 15-летнего тогда Мити, Дмитрий Брониславович — «видный химик и сотрудник самого Менделеева» — служил в Главной палате мер и весов и «имел доступ к строго рационированному спирту». Что, скорее всего, и стало предметом особенного внимания к нему со стороны товарища (к тому времени уже товарища) Глазунова. Во всяком случае, просьбы свои о передаче ему очередной партии «драгоценного зелья» он направлял Шостаковичу-отцу исключительно через своего ученика Шостаковича-сына. И молодой человек: а) жутко боялся, что однажды папу возьмут за воровство, б) мучился от мысли, что все его консерваторские успехи могут быть отнесены на счет этих махинаций. Но мы здесь не о тщеславии подрастающего гения, а об алкоголизме гения стареющего: Глазунов откровенно злоупотреблял как минимум до самой эмиграции из Советской России…

СКРЯБИН признавался: «Когда я писал Третью симфонию, у меня на рояли стояла бутылка коньяку». Автор первой книги о композиторе Леонид Сабанеев ссылается на воспоминания одного из его близких друзей: «Саша же пил тогда много. Ему СПЬЯНУ и Мистерия сочинилась. Он ТАК пил, что на всю жизнь опьянел»…

Родоначальник русского пейзажа («Грачи прилетели») академик САВРАСОВ кончил тем, что продавал работы на толкучке за гроши. За рюмку водки, миску горячей еды и ночлег расписывал стены замызганных трактиров. На его похороны пришли лишь преданный Третьяков да швейцар из училища…

В вине искал утешение после смерти жены — добрую, то есть, четверть века — ШИШКИН. Окружил себя опустившимися или просто не нашедшими места под солнцем художниками, встречи с которыми (а проще сказать — попойки) заканчивались, как правило, ссорами и драками…

О тяжелом алкоголизме Александра ИВАНОВА пишет один из биографов. Наверняка между понятиями «алкоголизм» и «тяжелый алкоголизм» имеется некая качественная разница, позволяющая говорить о пропащести — не художника, но человека…

Нико ПИРОСМАНИШВИЛИ вообще не мог работать на трезвую голову: насквозь отравленный с некоторых пор организм требовал водки постоянно. И трезвым с некоторых пор его не видели вообще. Имеются свидетельства, будто некоторые из шедевров были созданы им за рюмку водки. И это не фигура речи: буквально: картина — за рюмку водки. Правда исследователи поговаривают и о несомненной дебильности этого удивительного романтика…

Валентин СЕРОВ писал: «Каждый портрет для меня целая болезнь». Искусствоведы предпочитали не говорить об этом, но факт: от болезней тех Валентин Александрович знал всего одно действенное лекарство — пить…

Не мог в последние годы обходиться без вина Владимир СОЛОВЬЕВ. Во всяком случае, приглашать его к обеду, не запасшись бутылкой, было не принято…

Из Розанова: «Лет приблизительно с десяти и никак не позже четырнадцати… запил странной формой какого-то наследственного запоя, ужасного, непрерывного (кроме редчайших, болезненных для него минут)» Константин ФОФАНОВ. Оттуда же: «У него совершенно не было трезвого времени и трезвого состояния». Он непрерывно был «пьян, полупьян, четверть-пьян, но непременно в какой-нибудь степени пьян!.. Вся поэзия Фофанова есть «видение сна»: и алкоголь ему нужен для самой поэзии».

Конец стандартен: психушка и смерть от белой горячки…