Не менее губительный эффект оказывал «допинг» и на психику героя. Известны воспоминания очевидцев нескольких попыток (либо провокаций) самоубийства, включая перерезывание вен на обоих запястьях во время болгарских гастролей 75-го года. С последующими путаными объяснениями коллегам: неудачно упал со стропил и т. п. История, конечно, запутанная, но вряд ли измышленная…
За годы, прошедшие после смерти Высоцкого, целый ряд квалифицированных психиатров констатировал несомненное присутствие в его жизни и творчестве почти тотальной маниакально-депрессивной составляющей. Спиртное и морфий играли роль одновременно глушителя и катализатора аффективных состояний. Мешая жить и помогая творить.
В 1978 году он дал немыслимое количество концертов — 150 (для сравнения: в 76-м — всего полсотни). Живых концертов, заметим. Далеко не всякий «фанерщик» позволит себе такой интенсивности гастрольный темпоритм. В случае же Высоцкого это, конечно же, было невозможно без неустанной подпитки организма «спецсредствами».
42-летний поэт и актер погиб от водки («…чем от простуд»), морфия и творческой одержимости. В известном смысле это трудно назвать иначе как сознательным актом биографии. Но это была его жизнь, и он был вправе распорядиться ею так же волево, как Ван Гог своим левым ухом. Распорядись он ею иначе — знали бы мы «Коней привередливых», «Баньку», «Лирическую», баллады к «Мак-Кинли» и «Робин Гуду» и всё остальное?..
А ШУКШИН
?.. Практически вся его творческая жизнь прошла в боях с начальниками от кино. Бесконечные раны он умел залечивать всего двумя способами: бегством в родные алтайские Сростки и русским национальным напитком. Лидия Федосеева-Шукшина вспоминала: «Вася мог две-три недели пить, был агрессивный, буйный. Я выгоняла из дома всех, кого он приводил. На себе его не раз перетаскивала». По ее же рассказам, муж бросил пить лишь в 1968 году, когда родилась Маша. Но бросил — НА ВРЕМЯ. По признанию самого Шукшина, он проходил лечение «у одного старичка доктора», который в свое время пользовал Есенина…ШПАЛИКОВ
тоже бросал. И это тот случай, когда под «бросал», мы имеем в виду, что бросать было что. Процитируем самого: «Вот я — алкоголик профессиональный, Витя Некрасов тоже, есть еще люди, а остальные писатели профессиональные, а главный среди них — Евтуженька. В СССР нет выбора вне выбора. Или ты пьешь, или ты подличаешь, или тебя не печатают. Четвертого не дано».Или: «Существуя без денег, без поддержки, шатаясь где попало и с кем попало уже около двух лет, я беспрерывно пью, и теперь это уже стало нормой поведения — мне некуда деваться»… И еще: «Когда становилось уже совсем невыносимо, оставалось в запасе одно средство — пойти в автомат на Киевский и выпить два или три стакана белого крепленого проклятого, благословенного портвейна № 41… Будьте прокляты эти дни!»
Из частного письма его старшего друга и наставника — уже эмигрировавшего к тому времени Виктора Некрасова: «С Генкой мы в этом году как-то опять сблизились. Беспутный, жуткий алкаш… но дьявольски талантлив и очень хороший парень. И несчастный. И одинокий. И вот не выдержал. В последний раз мы бродили с ним по вечерней майской Москве, пили кофе, он подлечился, завязал тогда, и он всё просил меня: «Возьми меня с собой… Придумай оттуда какой-нибудь вызов… Плохо мне…» Я в Киеве пытался ему помочь, устроил ему уколы, но надо было продолжать, а он, как всегда, выскользнул из рук, и вот — такой конец… Жутко».
Хорошо известно, что в день смерти этот культовый, как сказали бы теперь, сценарист стрелял деньги на бормотуху с самого утра. А найдя (Горин не удержался — пожалел друга, одолжил), Шпаликов «развязал», смастерил из шарфа петлю и прекратил свою жизнь, сочтя, по примеру многих состоявшихся поэтов, что 37 лет — самое то…
Олег ДАЛЬ
был типичным «лишним человеком» (ни одной главной роли в театре). Зараженный, как точно заметил кто-то, вирусом совершенства и не сумевший понять, как могут остальные жить без этого вируса в крови, он превратил бутылку водки в орудие самоубийства: выел ее из горла в гостиничном номере — зная наверняка, что вшитая «торпеда» сделает свое дело…А список-то «пациентов» всё не иссякает!..
ГЛИНКА
подорвался на приятельских попойках «гомерических размеров». Он пребывал в убеждении, «что под влиянием вина его вдохновение разгоралось», и пожирал коньяк рюмку за рюмкой — как чай. Или вместо чая. Приходя в гости, первым делом требовал коньяку. Уходя — часто уже не был в состоянии самостоятельно спуститься по винтовой лестнице. Да еще и сердился: а с чего это, видите ли, его ведут под руки!..