Дьякон Кинг-Конг

Когда его люди вернулись с обеда, они достроили стену еще до исхода дня. На другой день с ним пришел еще один итальянский субчик, с черно-белой фотографией картины. Он ее называл «Джелл-О», как желе, или как-то в этом роде. Тот субчик перенес картину в точности прямо на заднюю стену церкви. Ушло у него на это два дня. В первый день он обвел и закрасил большой круг. Очертил круг работ, так сказать. Во второй – нарисовал в середке Иисуса в хламиде, с расставленными руками. Ладони касались этого самого круга. Одна ладонь Иисуса, левая, легла прямо на бетонный блок, где есть то мыло. Прям поверх него.

Она остановилась и кивнула.

– И эта штуковина там по сей день.

– Вы уверены? – спросил Пиджак.

– Как в том, что здесь сижу. Если только все здание не рассыпалось в пыль. Затем они закончили с внешними стенами, помогли доделать внутри, полы и все прочее. А под конец вернулся тот же художник и написал на задней стене буквы над головой Иисуса: «Пусть Господь хранит тебя в Своей ладони». Глаз не оторвать.

Закончив свою историю, она зевнула.

– Так церковь и получила свой девиз.

Пиджак в недоумении поскреб подбородок.

– Но про сыр-то вы мне не рассказали, – заметил он.

– А что с ним? Все я рассказала.

– Вовсе нет.

– Про грузовик же рассказала?

– А при чем тут грузовик?

Она покачала головой.

– Сынок, ты такой старый, что у тебя мозг усох до размера зрелой горошины. Что перевозит грузовик? Грузовик, который я вела для мистера Гвидо, был доверху забит сыром. Краденым, чай. Как мы открыли двери церкви, так не прошло и пяти минут, а старик Гвидо начал присылать мне этот сыр. После того как я разрешила ему сунуть в стену ту мыльницу с цветной куколкой на удачу, я уже не могла его обидеть. Много раз просила, чтоб он прекратил слать сыр, ведь он был хороший. Дорогой. Не по ранжиру для нашей церквушки. Но он ответил: «Хочу и шлю. Людям нужно есть». Вот немного погодя я и попросила слать сыр в семнадцатый корпус в Козе, потому что в то время корпус достался Сосиске, а Сосиска честный, и я знала, что он будет раздавать сыр тем в Козе, кому он нужен. Мистер Гвидо слал этот сыр год за годом. Даже после его смерти он все приходил. Когда я попала в этот дом для стариков, он все еще шел. И приходит по сей день.

– И кто же шлет его теперь?

– Иисус, – сказала она.

– Иди ты! – шикнул Пиджак. – Заговорила как Хетти. Сыр должен приходить откуда-то!

Сестра Пол пожала плечами.

– Бытие, двадцать семь, двадцать восемь, гласит: «Да даст тебе Бог от росы небесной и от тука земли, и множество хлеба и вина».

– Но это сыр.

– Сынок, благословение находит тех, кто в нем нуждается. Неважно, в каком виде. Главное, что находит.

25. Делать

Мечта была настолько живой – а сколько из них оказались мертвыми еще до рождения, – что временами Элефанти почти приходилось сдерживаться, чтобы не воспарить от одной мысли о ней. Размышляя, он крепко сжимал руль своего «линкольна». Рядом молча ехала Мелисса, дочь Губернатора. Было четыре утра. Он был счастлив. Не столько оттого, что Мелисса приняла его приглашение «узнать о делах отца», сколько из-за того, как она справлялась с собственными делами – и его.

Таких людей он еще не встречал. Она была, как выражаются итальянцы, stellina – звезда, самая прекрасная. Сперва казалась застенчивой и робкой, что он уже видел. Но под сдержанностью скрывались решительность манер, твердость, выдававшая непоколебимую уверенность в себе и вызывавшая доверие. За недели их свиданий он видел, как она обращается с работниками в кафе и пекарне, как решает важные проблемы так, чтобы люди не почувствовали себя дураками, как вежливо разговаривает, выказывает уважение и почтение к пожилым в общем и старому дьякону в частности – выпивохе, который работал у его матери и с кем она наконец познакомилась всего месяц назад. Она не называла его «цветным» или «негром». Она называла его «мистером» или «афроамериканцем» – это, на вкус Элефанти, звучало опасно, странно, чуждо. Что-то от хиппи. Это напоминало о Банче Муне, цветном ублюдке. До него доходили слухи, что Пек расправился с Банчем – и жестко. Теперь опасность была повсюду, стреляли белые, черные, латиносы, ирландские копы, итальянские семьи, наркоторговцы. Это не прекратится. И все же, несмотря на мрачные дни впереди, он чувствовал, что движется к свету. К чудесной, лучезарной, роскошной, пробуждающей панораме того света, что может принести в жизнь одинокого человека любовь.

Романтика для них обоих оказалась неизведанной территорией. Пара обедов и торопливый ужин в бронксовской забегаловке переросли в долгие спокойные ужины в «Стейк-хаусе Питера Люгера» в Уильямсбурге, затем – в милые прогулки по Бруклинской эспланаде, пока кокон симпатии и желания распускался калейдоскопом сияющей, страстной, пышной любви.