Дьякон Кинг-Конг

И все же, думал он за рулем на шоссе Рузвельта, пока вдали уменьшался Крайслер-билдинг на Сорок второй улице, любить мужчину при свете дня, когда сияет солнышко и чувствуется обещание любви, – это одно. А гнать в жилпроект в Бруклине на его «линкольне», чтобы подобрать посреди ночи старого дьякона, – это совсем другое.

Об этом он размышлял, сворачивая в туннель Бэттери, где свет флуоресцентных потолочных ламп вспыхивал на лице Мелиссы, сидевшей рядом. До сих пор он всегда верил, что любовь приносит в жизнь мужчины только тревоги, страх и слабость, особенно в жизнь мужчины его профессии. Но Мелисса принесла отвагу, скромность и юмор в такие закоулки, о каких он и не подозревал. Раньше он никогда не сближался с женщиной, если не считать мать, но молчаливая искренность Мелиссы оказалась новым оружием. Она привлекала людей, обезоруживала их. Она находила друзей – а это тоже оружие. Он уже видел, как это подействовало на пожилую цветную по имени сестра Пол в доме престарелых в Бенсонхерсте.

Она благодарил Бога, что неделю назад взял с собой в дом престарелых Мелиссу. А ведь чуть не поехал один. Позвал в последний момент, чтобы продемонстрировать свою искренность и открытость. И с помощью Мелиссы дело обернулось в его пользу.

Старый дьякон заверил, что рассказал о нем сестре Пол все. Но стоило войти в комнату, как старушенция, сморщенная и закутанная в серое одеяло, встретила его malocchio – дурным глазом. Не повела и бровью на его приветствие и, не говоря не слова, вытянула старую лапу, показав на старую кофейную жестянку у кровати. Он ее подал. Она в нее сплюнула.

– Вылитый папаша, только толстый, – сказала она.

Он поставил стул рядом с ее коляской и сел лицом к ней, стараясь улыбаться. Мелисса примостилась на кровати у него за спиной.

– Я ел больше арахиса. – Он пытался пошутить, чтобы разрядить обстановку.

Она отмахнулась древней сморщенной рукой.

– Сколько помню, твой папочка арахис не ел. И не говорил больше четырех-пяти слов в день. А значит, ты не только толще, но и языком треплешь чаще.

Он почувствовал, как кровь приливает к лицу.

– Разве дьякон обо мне не предупреждал?

– Нечего тут дерзить и сочинять воздушные замки про старого дьякона! Ты делаешь?

– А?

– Ты делаешь?

– Что делаю?

– Я задала вопрос, мистер. Ты делаешь?

– Послушайте-ка, мисс…

– Не дерзи, – гаркнула она. – Я задаю вопрос. Да или нет. Ты делаешь?

Он поднял палец, чтобы что-то сказать, как-то ее замедлить.

– Я здесь только пото…

– Сунь этот палец себе в карман и послушай сам, сынок! Приперся без банки сардин, без гостинцев, без миски бобов, даже стакан воды не подашь тому, кто готов помочь тебе даром. И еще даже не знаешь, выбьешь десяточку или нет. Ты как почти все белые. Веришь, что заслуживаешь то, к чему никаким боком не относишься. У всего в мире есть своя цена, мистер. Так вот, теперь сила не на твоей стороне, сэр, ведь я всю свою жизнь прожила, а тебя в упор не знаю. Может, ты итальянец, раз пришел в костюме, угвазданном вином. А с другой стороны, можешь оказаться каким-нибудь пронырливым никчемным проходимцем, что только прикидывается сыном мистера Гвидо. Я не знаю, зачем ты вообще пришел, мистер. Я и дьякона-то как следует не знаю. Он ничего не рассказал о тебе толком. Как и многие мужчины, он не верит, что должен объясняться с женщинами, даже со своей женой, которая ему долгие годы жарила, парила и волосы вычесывала, пока он только по округе околачивался да глаза свои бесстыжие заливал. Я сто четыре полных раза обошла вокруг солнца – и никто мне ничего не объяснял. Я целую книгу могу написать о том, как не объясняют. Вот что значит быть старой цветной, сэр. И теперь я спрашиваю вновь. В последний раз – и если ты мне сейчас не угодишь, можешь сунуть свои топалки в «Хаш Паппи» вместе с четвертаком на удачу и валить отсюда. Ты делаешь?

Он обреченно моргнул и взглянул на Мелиссу, а та – слава богу – тихо произнесла:

– Миссис Пол, он делает.

Сушеное лицо старушки – мешанина сморщенных сердитых рек – смягчилось, когда она обратила свою древнюю голову к Мелиссе.

– Вы его жена будете, мисс?

– Невеста. Собираемся пожениться.

Гнев старушенции поугас.

– Хмф. Что он за тип?

– Немногословный.

– Его папка тоже был немногословный. Уж точно говорил поменьше этого. На что тебе сдался такой неудачник? Ввалился сюда весь на кураже, вопросами пытает, будто он из полиции или какой ниспосланный Богом проповедник. Его папаша мне за всю жизнь задал только один вопрос. После – ни разу. Он тоже из таких, этот твой малый? Из тех, кто умеет постоять за свое слово? Из тех, кто делает, а потом об этом никому не говорит? Он говорит или делает? Ну, что?

– Я надеюсь. Я так думаю. Посмотрим. Но мне все-таки кажется, он… делает.