Дьякон Кинг-Конг

Ему хотелось, чтобы она его понимала. Она не могла. Никто в этом доме не мог. Он хотел быть равным. Уже в детстве видел, как это глупо – что столько людей ютятся в сраных каморках. Это видел даже слепой вроде Толстопалого. Они даже разговаривали об этом с Толстопалым много лет назад, когда ходили в воскресную школу. Ему было девять, Палому – восемнадцать. Хоть Палый и был подростком, на время службы его отправляли в воскресную школу к детишкам, потому что он, как говорили, «отсталый». Однажды Димс спросил, не обидно ли ему. Палый просто сказал: «Нет. Тут кормят лучше». Они были в подвальной воскресной школе, и какой-то учитель долбил им про Бога, и Палый сидел сзади Димса, и Димс увидел, как тот что-то нащупывает в воздухе, пока не опустил руку на плечо Димсу, не наклонился и не спросил: «Димс, они что, думают, что мы недоразвитые?» Димс тогда удивился. «Ясен пень, мы не недоразвитые», – бросил он. Даже Палый все понимал. Ну конечно, понимал. Палый вовсе не отсталый. Палый умный. Палый помнил такое, чего больше никто не помнил. Помнил, сколько в прошлом году синглов выбил Клеон Джонс из «Нью-Йорк Метс» против «Питтсбург Пайратс» на весенней тренировке. Мог сказать, когда сестра Бибб, играющая на органе в церкви, болеет, просто потому, что слышал, как давят ее ноги на педали. Ну конечно, Палый умный, ведь он сын Пиджака. А Пиджачок относился к детям как к равным, даже к своим. Когда он преподавал в воскресной школе, слово Божье было сплошь сластями да жвачкой, догонялками в церковном подвале со скомканными программками, пока наверху распевала и шумела община. Как-то раз воскресным утром Пиджак даже водил класс на «экскурсию» в гавань, где припрятал удочку и закинул леску в воду, пока Димс с остальными детьми играли на берегу и возюкались в грязи. А уж в бейсболе Пиджак был дока. Это он собрал команду «Олл-Коз». Это он научил их как следует ловить и бросать мяч, как стоять на базе отбивающего, как блокировать мяч телом, если придется. После тренировок ленивым летним днем он собирал детей вокруг и рассказывал о давно умерших бейсболистах, игроках из старых негритянских лиг с именами, напоминавшими марки сладостей: Крутой Папа Белл, Божья Крошка Гибсон, Добрый Пентюх Фостер, Пуля Роган – они выбивали мяч на полторы сотни метров в жаркое августовское небо на стадионе где-то далеко на юге, и истории воспаряли над головами детей, над гаванью, над их собственным замызганным бейсбольным полем, мимо грубого раскаленного жилкомплекса, где они жили. Негритянские лиги, говорил Пиджачок, – это просто мечта. Что там, у негров-игроков мышцы ног были как скала. Те бейсболисты обегали базы так быстро, что глаз следить не успевал, а их жены бегали еще быстрее! Женщины? Господи… женщины играли в бейсбол лучше мужчин! Пентюх Фостер в Техасе выбивал мяч так далеко, что его возвращали поездом из Алабамы! И угадайте, кто возвращал? Его жена! Пуля Роган выводил из игры девятнадцать отбивающих кряду, пока не выходила его жена и не вышибала первую же его подачу прочь с поля. А откуда, по-вашему, у Божьей Крошки Гибсона взялось такое прозвище? От жены! Это благодаря ей он играл так хорошо. На тренировках она отбивала ему драйвы, и мяч целых сто двадцать метров летел в лицо что твоя ракета – вот он и отскочил с дороги с воплем «Боже, крошка!» Если б Божья Крошка Гибсон мог быть еще лучше, он был бы девушкой!

Безумные байки, Димс никогда в них не верил. Но любовь Пиджака к игре пропитывала Димса и его друзей, как дождь. Он покупал им биты, мячи, перчатки, даже шлемы. Судил ежегодный матч против Вотч-Хаусес и в то же время оставался их тренером, не меняя нелепого судейского костюма – маска, грудной протектор и черная куртка, – бегал от базы к базе, объявлял сейф, когда игроки в ауте, и аут, когда они в сейфе, а если какая сторона спорила, пожимал плечами и менял решение, а когда поднимался гвалт, то кричал: «Вы все меня до бутылки доведете!» – отчего все смеялись еще громче. Только благодаря Пиджаку дети из двух жилпроектов, враждовавшие по давно забытым причинам, могли поладить на поле. Димс равнялся на него. Отчасти ему хотелось быть как Пиджак.

– И этот козел меня подстрелил, – пробормотал Димс, все еще глядя в стенку. – Что я ему сделал-то?

Позади подал голос Лампочка:

– Бро, нам надо поговорить.

Димс перевернулся к ним лицом и открыл глаза. Они перешли к подоконнику – Шапка нервно курил, поглядывая на улицу, Лампочка глазел на Димса. Тот ощупал свой висок. Там была огромная шишка из бинтов, намотанных на голову. Тело как будто сжали в тисках. Спина и ноги все еще горели от падения с дворовой скамейки. Ухо – раненое – жутко чесалось, ну или чесалось то, что от него осталось.

– Кто подменяет на дворе? – спросил он.

– Палка.