Дьякон Кинг-Конг

– Серьезней некуда. Мэйси перед смертью продал ему вещицу-другую. Он рассказал, как с ним связаться, но сам умер, пока я еще досиживал. Из Синг-Синга я никому позвонить не мог. Вот и отложил. Можно закончить в урне на чьем-нибудь кладбище, если свяжешься с тем, кого в жизни не видел и с кем лично дел не имел. До тюрьмы я с ним ни разу не разговаривал. А когда вышел, занедужила жена, надо было ухаживать за ней, и возвращаться на нары мне было не с руки. И вот пару месяцев назад, когда врач мне сказал, что у меня… болезнь одна, я и позвонил этому человечку в Европе, и он еще жив. Я сказал, что я брат Мэйси, и сказал, что у меня есть. Он не поверил, так что я отправил единственную фотографию, какая у меня была. Я старый вор. Слишком бестолковый, чтобы хранить копии. Слава святым, фотография дошла, и тогда пошел другой разговор. Теперь он названивает мне чуть ли не каждую неделю. Говорит, может ее толкнуть. Сперва предлагал четыре миллиона долларов, так я спрашиваю: «Откуда возьмешь такие деньжищи?» Он мне: «Это мое дело. Тебе я предлагаю четыре, потому что продать ее могу за двенадцать. А то и за пятнадцать. Но сперва с тебя доставка». Сказал, что живет в Вене.

Тут я почуял крысу. Чуть не пошел на попятный. Не верил ему. И говорю: «Если ты тот, про кого мне рассказывал братец, тогда вышли мне десять кусков и назови хоть одну вещь, которую братец тебе продал». Так он и сделал. Я не дурак. Не говорил, где живу. Он думает, я живу на Стейтен-Айленде. Такой обратный адрес я написал на конверте с фотографией. Он переслал бабки в банк на Стейтен-Айленде, какой я ему назвал. Эти десять тысяч я вернул и дал согласие.

Но у меня нет сил, чтобы перевезти эту штуку. Теперь мне ее не довезти до Европы. А если бы и мог довезти, не поехал бы в такую даль, чтобы он меня обул или того хуже, а потом прикарманил штуковину и утек. Вот я ему и говорю: «Давай лучше ты к нам, а я тогда уступлю ее за три миллиона долларов. Можешь оставить себе лишний миллион за хлопоты».

Я только языком трепал. Думал, он меня пошлет. Не думал, что ему хватит духу. А он сказал: «Дай подумаю». Через неделю перезванивает и говорит: «Ладно. Я приеду». Тут я и обратился к тебе.

– Далеко же ты загадываешь, мистер. С чего ты взял, что я отдам ее тебе – или ему, – если найду? – спросил Элефанти.

– Потому что ты сын своего отца. Я не пру наобум, сынок. Я о тебе поспрашивал. Видишь ли, мы с твоим папаней – мы знали, кто мы такие. Всегда мелкие сошки. Перевозчики. Никогда не просили себе ни власти, ни неприятностей. Мы перевозили. А этот дядя из Европы, с которым я беседовал, – он умник. Базарит по-грамотному. С акцентом. Заслушаться можно. Умники всегда опережают тебя на шаг. Даже если ты себя мнишь шибко мозговитым, преимущество все равно у них. Потому они и умники. Имеешь дело с умником – лучше тебе быть семи пядей во лбу. Твой папаня всегда говорил, что ты семи пядей во лбу.

Элефанти все обдумал и произнес тихо, почти сам себе:

– Я далеко не умник.

– За три миллиона – будешь.

Губернатор помолчал, потом продолжил:

– Я довел дело, докуда мог. Позвонил ему и сказал: «Забьем стрелку». Он сказал: «Положи ее в ячейку хранения, я приеду и заберу, а тебе оставлю налик». Так мы планировали. Встретимся в Кеннеди. Совершим обмен в ячейке хранения и разбежимся. Конкретно мы не обсуждали, как все провернем, но на ячейку я согласился.

– Тогда договаривайся и иди забирай деньги, господи боже мой.

– Это как, если я не знаю, где статуэтка?

– Знал же, – сказал Элефанти. – Она была у тебя раньше, чем у моего папани.

– Он ее заныкал! – Губернатор помолчал. – Еще раз: она у меня была до тюрьмы. Я не мог рассказать о ней жене. Она и так вложила все мои кровные в чертовы бейглы. Статуэтка находилась в ненадежном тайнике. Пока мы чалились в Синг-Синге, я рассказал твоему папане, где она. Он вышел за два года до меня. Согласился забрать ее и придержать. Я ему сказал: «После того как я выйду и обстановка остынет, я за ней приду. И ты получишь свою долю». Он сказал: «Идет». Но перед тем как выйти, он перенес в тюрьме инфаркт, и больше я его не видел. Пытался передать ему весточку в тюремный лазарет, но его отпустили раньше, чем у меня получилось. Его отпустили после инфаркта. Он сам передал мне весточку со свободы. Послал письмо. Там говорилось: «Не парься. Я забрал твою шкатулку. Она в безопасности и в Божьей ладони, как в той песенке, которую ты любил петь». Так что получить он ее получил. И я знаю, что он ее где-то спрятал.

– В Божьей ладони? Что это значит?

– Не знаю я. Просто написано – «в Божьей ладони».

– Тогда ты что-то перепутал. Папаша не мог написать такое письмо. Он никогда не ходил в церковь.

– Вы разве не католики?

– Мать меня таскала в церковь Святого Августина, пока я не вырос и не бросил. Но отец туда ногой не ступал. До самой смерти не ступал ногой в церковь. Мы провели похороны. Только тогда он попал в церковь.

– Может, он спрятал ее в церкви. Или у себя в гробу.