Диалектика русского этноса, или в поисках русского генофонда

Что можно тут отметить? Соответствие данным диалектологии очень существенно, оно подтверждает, что в одном направлении, с запада на восток, двигались разные субэтносы (племена) все же одного славянского суперэтноса. А вот характерная для Балановских попытка привязать изменения к истории с географией — не убеждает. Она была бы правомерна как раз только в том случае, если бы и на север, и в степь двигалось лишь одно племя, чью дальнейшую дивергенцию спровоцировали бы обстоятельства времени и места. Но это не так, племена отличались изначально, чему свидетели, в том числе, диалектные различия в едином русском языке.

Архиважно утверждение авторов о том, что не окрестные народы, смешиваясь с русским, определяли генетическое расстояние между его популяциями. Тем более что авторы настаивают: «Это служит указанием на большую, чем можно было предполагать, роль не смешений, а внутриэтнических процессов в формировании русского генофонда (возможно, основным фактором может быть дрейф генов в окраинных популяциях)»[67].

Не будем гадать, как это утверждение совместить с их же утверждениями об определяющей роли финского субстрата. Видимо, все же, эта роль определяла не столь многое. Об этом заставляет думать одна очень убедительная аналогия. Как можно понять, неопровержимый факт массового славянского подмеса не повлиял (или повлиял незначительно) на гетерогенность немцев, оставшуюся малой. Это свидетельство нашей с немцами изначально большой биологической близости. Но ведь финны нам не менее близки: и славяне, и немцы (германцы), и финны — все в равной мере прямые потомки кроманьонца, продукт распада ностратической общности. Их смешение, ведя к реверсии (восстановлению) исходного типа, в принципе не могло бы стать причиной слишком большой изменчивости.

В чем же тогда, все-таки, дело? Что скрывается за широтной изменчивостью русских, которую неоднократно подчеркивают авторы по разным поводам? Помнится, они сами признались в своем бессилии разгадать эту загадку.

Попробуем еще раз вчитаться в их данные, собранные с образцовым тщанием в разделе «Портреты русского генофонда».

Балановские четко обозначили: «Наша задача — во-первых, отыскать наиболее общие черты в структуре фенофонда (фенофод — совокупность антрополгических признаков населения). А во-вторых — проверить, есть ли сходство в изменчивости фенофонда и генофонда русского народа?» (63).

Все выводы авторов склоняют читателя к одной мысли: русский народ имеет одни ярко выраженные свойства на севере, другие — на юге, а посредине — обширная зона смешения признаков.

Это касается фенотипа: интенсивности роста бороды (на юге показатели максимальные, на севере минимальные), длины тела (минимальные значения на севере), ширины лица (самые узкие лица на севере и северо-западе) и его площины (самые рельефные на севере), цвета волос (наибольший процент темных волос на юге, наименьший — на севере[68]), цвета глаз (самые темные глаза на юге и востоке, самые светлые — на северо-западе и особенно на севере), формы носа (выпуклая спинка чаще встречается на юге, реже на севере, а на востоке — так чаще даже вогнутая), рисунка кожного покрова на пальцах и ладонях (подробности опущу, но широтная изменчивость та же).

Это же касается и генотипа. Специальные подробности здесь неуместны, но вот центральный вывод: «Наиболее различаются южные и северные популяции, а посредине расположена широкая область постепенных переходов» (81); «Генетические различия между русским югом и русским севером… очень велики, и они определяют большую изменчивость русского генофонда в целом» (145). В отношении такого важного биохимического маркера, как аллель НР*1, авторы пишут даже, что размах его вариаций между северными и южными значениями «почти достигает пределов вариации во всем народонаселении Северной Евразии — от коряков до украинцев» (98).

Авторы считают одним «из важнейших итогов книги» совпадение данных соматологии и генетики: «обе науки рассказывают об одной и той же структуре русского генофонда» (77). На юге ареала преимущественно проживают высокие, густо бородатые, относительно темноглазые и темноволосые, широколицые, с нерезким рельефом лица, но с выпуклой спинкой носа русские люди. На севере — тоже русские люди, но невысокие, с негустой растительностью на лице, светлоглазые и светловолосые, узколицые, с резко очерченным профилем, но прямым, а на востоке и северо-востоке даже вогнутым (курносым) носом. Генетика тех и других имеет много существенных различий.

Итак, можно вполне определенно резюмировать: по всей без исключения собранной Балановскими обширной, разнообразной и хорошо верифицируемой информации, трехчленная структура русского генофода расположена по оси север — юг. Именно «генетические различия между русским югом и русским севером… определяют большую изменчивость русского генофонда в целом» (145). На мой взгляд, это подразумевает наличие как минимум двух исходно отличных друг от друга палеопопуляций. Объективно.