Диалектика русского этноса, или в поисках русского генофонда

До татарского нашествия в Древней Руси практически не было славянской миграции с юга на север, если не считать отдельных проникновений антов в земли склавинов. Была в далеких V–VII вв. миграция с севера на юг и юго-запад, затем с запада — на восток, а с начала XIII в. с юго-запада (Киев) на северо-восток (Ростов, Владимир). В целом же миграция была долготная, а не широтная. Вместе с разными славянскими племенами с запада на восток двигались их генетические и антропологические особенности — вдоль параллелей, а не меридианов. И только однажды в результате нашествия Батыя те самые южнорусские протуберанцы взметнулись и осели по самым дальним краям тогдашней русской ойкумены — на севере, в Поморье, и на северо-востоке — вокруг Вятки. Дальше русским людям бежать было некуда: никакая нерусь их не звала и не ждала.

В этом, по-видимому, немаловажная причина, почему «на севере различия между популяциями намного выше», чем между центром и югом (161). К примеру, есть на Печоре отдельная популяция, где живут высокие, темноглазые и темноволосые русские с густой бородой. Как мы знаем, эти признаки характерны для юга России. Можно думать, перед нами как раз те самые потомки беженцев с Киевщины XIII века. Именно этот осколок дотатарской и даже, возможно, антской южной Руси и хранит ее генофонд. Такими были русские киевляне до прихода татар. Они принесли на побережье Баренцова моря, в низовья Мезени и Печоры, на Кольский полуостров и т. д. не только аллель НР*1 (99), но и былины киевского цикла.

Татарским нашествием можно объяснить еще одну генную аномалию. В книге Балановских содержатся также очень важные сведения о вятичах и об их генетическом подобии на Печоре, на Кольском полуострове и на Кубани. Карты распространения антропологических маркеров, карты генетических расстояний от народов разных семей, а самое главное — от русских популяций (карта 8.3.5) указывают на эту близость. Последняя карта вполне наглядно показывает: и на Кубани, и в Вятке — люди одной породы, в которых мне видятся русские недобитки, убежавшие от смертоносных татар.

Что до Кубани, тут все более-менее ясно: сюда Екатерина Вторая переселила запорожских казаков, чье историческое бытие началось с повального бегства полян из-под Киева за днепровские пороги, на Хортицу. У них киевский фольклор, кстати, не сохранился: его вытеснил напрочь собственно запорожский, казачий фольклор вновь создавшегося субэтноса[79].

С вятской популяцией сложнее. Изначально они не должны были бы генетически и антропологически сильно отличаться от потомков кривичей или северян, но… возникли беженцы с Киевщины. Догадаться об этом позволяет такой исторический эпизод, как появление на Руси с XIV в. т. н. ушкуйников, своими набегами немало досаждавших Орде и даже грабивших Сарай и уводивших татар в полон. Чем, собственно, они и знамениты.

Долгое время ушкуйников считали новгородцами, но коренные новгородцы не были и не могли ими быть. У новгородцев было свое, столетиями c IX века выверенное направление экспансии: Поморье вплоть до Урала. Зачем им было творить набеги на Орду — за семь верст киселя хлебать, себе беду добывать, дергать тигра за усы, сочинять сложные экспедиции без гарантии успеха? Новгородцы вообще предпочитали торговать, а не воевать, тем более с сильнейшим противником.

Другое дело киевские беженцы-поляне, которым терять было нечего, которых Север не манил (он и не мог манить южан: туда бежали уж совсем отчаявшиеся, сломя голову летевшие подальше от татар), которых распирала жажда возмездия и которые вовсе не были на новгородчине желанными гостями. Кстати, именно в этом одна из причин, почему нынешние насельники Колы и Печоры не задержались в свое время на хорошо обжитых территориях: новгородцы просто спровадили их куда подальше. Пустили сирот Христа ради в дальний, темный и холодный угол своих владений, за Полярный круг.

Возможно, вначале киевские беженцы все подались на Новгородчину (о чем, кстати, свидетельствует там достаточно широкий разброс мест, где записан киевский фольклор). Но новгородцы, по идее, и не должны были охотно пускать беженцев, конкурентов, в свои угодья, в Поморье, а тех, что все же пустили, старались потом, конечно же, выдавить. Куда? Туда, куда сами не стремились: в Заполярье и на восточную границу русской ойкумены. Ведь Вятка в те времена была самой далекой окраиной, мало населенной людьми, форпостом русской экспансии. Этим она могла быть привлекательна только для людей, которые уже все потеряли и должны были начинать с нуля. Вот они и двинулись к Вятке, чтобы удобней творить набеги на Орду по водным артериям. Жаждавшие реванша, мести татарам, они-то и стали ушкуйниками (сегодня версия вятского происхождения ушкуйников является основной).

Именно так можно правдоподобно объяснить генетическую близость вятской русской популяции — к русским Печоры, Колы и т. п., с одной стороны, а с другой — близость к казакам Кубани, то есть к запорожцам, которые в основе своей — те же недобитые поляне-киевляне, только осевшие на Хортице, а не двинувшиеся на Север.