Диалель

А вот четвёртая глава была прочитана почти полностью. Как можно было пропустить состояние России в конце XVI века! «Безопасность России в отношении к соседственным Державам. Войско. Жалованье. Доходы. Богатство Строгановых. Суд и расправа. Пытки и казни. Торговля. Цена разных товаров. Корабли Российские. Образование. Геометрия и Арифметика. Тайное письмо или цифры. География. Словесность. Художества и ремесла. Москва. Обычаи. Примеры местничества. Двор. Вина иноземные, меды и яства Русские. Хлебосольство. Долгая жизнь. Медики. Лекарства. Аптекари. Разные обыкновения. Убогий дом. Одежда женщин. Забавы. Бани. Пороки. Набожность. Смерть первого Борисова сына. Юродивые. Терпимость. Уния в Литве».

А следующие далее цитаты вызывали гордость за свою принадлежность к великому русскому народу.

«Но Россияне, кроме знатных, не верили аптекам: простые люди обыкновенно лечились вином с истертым в нем порохом, луком или чесноком, а после банею. Они не любили выхухоли в лекарствах и никаких пилюль; особенно не терпели промывательного, так что самая крайность не могла победить их упрямства».

«Говоря о страсти Московских жителей к баням, Флетчер всего более удивлялся нечувствительности их к жару и холоду, видя, как они в жестокие морозы выбегали из бань нагие, раскаленные, и кидались в проруби».

Четыреста пятьдесят лет назад в России развивалось образование, геометрия и арифметика, тайное письмо и цифры, география и словесность, художества и ремёсла. А в это время в Европе в Варфоломеевскую ночь просвещённые католики вырезали тридцать тысяч своих соплеменников, оказавшихся гугенотами. Американцы начали привозить на свои плантации рабов из Африки. Ну и вишенка на торте просвещения – сожжение Джордано Бруно. А что касается любви к баням, так это было за сто пятьдесят лет до изобретения в Европе одеколона.

Вот только то, что по повелению Александра Первого Карамзин получает звание историографа и начинает писать «Историю государства Российского» с 1803 года, когда ему было тридцать семь лет, слегка смущает. Не его достаточно молодой возраст, а то, что он описывает периоды за несколько веков до него с поразительной точностью в деталях. А уж личные моменты из жизни известных особ, присутствующие в его описаниях, явно были плодом его воображения.

Завернув книгу в лист бумаги, предварительно продублировав на нём титульный лист, я аккуратно положил её в выдвижной ящик стола. Погружение в историю оставило какое-то чувство сопричастности с прошлым. Ведь кто-то сто пятьдесят лет назад эту книгу купил, читал или просто перелистывал, оставив частичку себя среди страниц.

– Так. На сегодня хватит. Вернёмся сюда попозже. Когда будет соответствующее настроение.

Мгновенно пролетела очередная неделя, и вот снова суббота и лёгкое состояние после вчерашней бани и соответствующей традиции после лёгкого пара. Продолжаем вести семейно-исторические изыскания. В руках появилась следующая книга.

Это был карманный «Псалтирь», выпущенный в 1912 году Синодальной типографией Санкт-Петербурга. Первые страницы, как, впрочем, и последние, отсутствовали. Сначала в книге было Евангелие от Матфея, Иоанна, а потом непосредственно «Псалтирь». Быстро пролистав пожелтевшие страницы, у некоторых из которых были загнуты уголки как закладки, что говорило о частом использовании этой книги, я отправил её к Карамзину.