К сожалению, и в нашей стране миллионы верующих – православных, представителей иных христианских конфессий, мусульман, иудеев – вынуждены мириться с тем, что заработанные ими деньги в виде налогов направляются на финансирование абортов. Создается опасная коллизия между нравственными принципами, которых человек придерживается, и практикой, которую он должен как гражданин исполнять. Именно поэтому в таких сложных вопросах, решение которых зависит не только от норм государственного закона, но и от требований совести, важно достигать взаимоприемлемого для всех положения, которое давало бы людям возможность поступать по совести.
Мы прекрасно понимаем, что нравственные ценности и нравственное состояние общества в тот или иной период времени – это не одно и то же. Вспомним, например, что в Смутное время нравственное состояние общества было столь плачевным, что потребовался сугубый всенародный подвиг, чтобы Господь приклонил Свою милость к нашему народу и страна обрела свободу и независимость. И все же даже в то время нравственные идеалы православного народа были евангельскими идеалами и потому были нерушимы, хотя и не всегда исполнялись.
Тогда, четыре столетия назад, совесть народную смогли пробудить Святейший Патриарх Гермоген, своими речами и посланиями призывавший соотечественников твердо стоять в православной вере и хранить духовные традиции, а также князь Пожарский и Кузьма Минин, которым удалось собрать ополчение из патриотически настроенных людей.
Сегодня для сохранения и утверждения неизменных духовно-нравственных ориентиров в жизни людей нужны солидарные усилия государства, общественных организаций и представителей религиозных традиций.
Любой интеллектуальный, культурный источник, будь то наука или даже традиция, будь то иные важные проявления общественного сознания, не может удовлетворить род человеческий, потому что в одном месте он будет приниматься на «ура», в другом – сталкиваться с безразличием, а в третьем – отвергаться. Поэтому основой для нравственного консенсуса может быть только то, что является органической основой человеческого единства, а этой органической основой является сама природа человека, сам человек. Богу было угодно вложить в человека нравственное чувство, и где бы вы ни были – в Москве, Нью-Йорке или Пекине – нравственное чувство человека работает одинаково, хотя люди, которые отстаивают естественное происхождение нравственности и привязывают нравственность к влиянию окружающей среды, уверяют, что есть некие различия. Но все те различия, которые приводятся в качестве доказательств отсутствия общего нравственного чувства, касаются вопросов второстепенных, связанных с обрядами, с особенностями культуры. Собственно же нравственные чувства, так замечательно выраженные в Десяти заповедях, присущи всему человеческому роду. Поэтому только от этого чувства, от этой общности, соединяющей всех людей по лицу Земли, и можно выстраивать общечеловеческий консенсус, а на его основе строить иные здания, способные цементировать отношения людей, живущих в разных странах, имеющих разные культуры и нередко разное целеполагание.
Вместе с тем очевидно, что для Церкви понятие «нравственный» всегда сопряжено не просто с общечеловеческим пониманием добра, совести, справедливости, но с их высшими проявлениями, которые открываются нам в Святом Евангелии. Говоря о нравственных ценностях, православные верующие всегда подразумевают стремление к нравственным идеалам, нравственному совершенству заповедей блаженства: любовь к ближним вплоть до любви к врагам, готовность к самоотречению и самопожертвованию, смирение, кротость и терпение, милосердие и миротворчество, достижение чистоты сердца. Но все эти высочайшие христианские заповеди органически связаны с тем самым нравственным консенсусом, о котором идет речь. В христианстве нравственная тема достигает своего апогея и предоставляет людям возможность видеть, что есть подлинный нравственный идеал человеческой жизни.
Современная модель общества, переживающая глубочайший кризис, к огромному нашему сожалению, накладывает отпечаток и на христианскую мысль. Здесь я должен, преодолевая себя, упомянуть о том, что я считаю самым опасным в развитии современного богословия. Мысль об этих опасностях начала беспокоить меня в конце 1990-х годов. Мне в силу своей должности приходилось много путешествовать, я принимал участие в разных диалогах с неправославными, старался понять, что вообще происходит в мировом богословии, что происходит в богословии западном – протестантском и католическом, присматривался и к тому, что происходит в православном богословии, в том числе в Западной Европе, в Париже. И мне показалось, что христианское богословие попадает в плен светской мысли.
Сначала я подумал: нет, почудилось. А потом стал внимательно читать тексты и понял – да, реально существует большая опасность: христианское богословие попадает в плен светской мысли, причем этот процесс пленения христианского богословия на Западе оказался далеко не безобидным.