Диалог с историей (сборник)

Но здесь имеет место серьезная проблема, поскольку поиску такого консенсуса мешает моральный релятивизм, который далеко еще не изжит. В модернистском, либеральном мировоззрении полностью отсутствует идея греха. Есть иная идея: каждый человек автономен, каждый человек создает свою систему ценностей. Но если нет различия между грехом и святостью, то, наверное, нет различия между правдой и ложью. Такое мировосприятие отражается на многих социальных институтах – например, обусловливает следование состязательному, а не доказательному принципу в судебной практике.

В реальной жизни состязательность нередко оборачивается тотальной конкуренцией, которая уподобляет человеческое общество животной стае, а двигатель прогресса видит в «естественном отборе». Стоит ли подробно рассказывать об истоках и последствиях этого бесчеловечного мировоззрения? В его основе – жесткая «селекция» особей, некий биологический фатум. При этом формально либеральная философия объявляет любое поведение законным, если оно не мешает другим людям выражать их собственную свободу.

На самом деле в любом человеческом общежитии, будь оно школьное или государственное, нужна дисциплина, четко прописанные и соблюдаемые законы, вытекающие из коллективного опыта. Ведь если, например, два человека живут в одной комнате и один любит спать с открытой форточкой, а другой – с закрытой, при этом нет регулирующих их отношения законов и дисциплины, даже это разномыслие может порождать глубокие конфликты. Жизнь как государства, так и любого коллектива должна основываться не на праве сильного, не на «войне всех против всех», а на конкретных законах, порядках и правилах. В том числе и в первую очередь это нравственные правила.

* * *

Я часто вспоминаю, как в трудные для нашей Церкви советские времена мы встречались с западными богословами и они, глядя сверху вниз, говорили: «Мы вас призываем к мужественному пророческому служению. Выступите против своей власти!» Мы знали, что в то время означало выступить против власти. Это означало закрыть людям возможность причащаться Святых Христовых Тайн, крестить своих малышей; это означало в то время разрушить маленькие островки духовной жизни. А вот теперь мы обращаемся к этим богословам: «Выступите против господствующей либеральной модели общества! Скажите правду о грехе, осудите однополые „браки“!». Нет. Глаза опускают вниз. Те, кто стал адептом всех этих идей, с нами не соглашаются, пытаются бороться, но не выдвигают ни одного аргумента, на который мы не могли бы ответить. Настолько сегодня православное свидетельство сильнее его оппонентов.

И тем не менее, законотворческая деятельность даже сегодня продолжает сохранять связь с вложенными Творцом в человеческую природу нравственными принципами, при том, что постоянно предпринимаются попытки эту связь игнорировать. Это неизбежно приводит к дискуссии о соотношении нравственности, справедливости и закона, к дискуссии о ценностях, которые лежат или должны лежать в основе общественного развития.

Какой может быть справедливость? У греков и римлян это понятие олицетворяла богиня Фемида или Юстиция соответственно. И сейчас справедливость, английское «justice», воспринимается нередко исключительно как буквальное следование нормативно-правовым нормам, в том числе в рамках суда. Затем юридизм становится основополагающим принципом социального строительства. Но из Писания мы прекрасно знаем о фарисеях и о том, что любовь выше узко понятого «закона».

Так же и в одном из памятников древнерусской литературы, в знаменитом «Слове о Законе и Благодати» митрополита Иллариона, сказано: «О Законе, через Моисея данном, и о Благодати и Истине, через Иисуса Христа явленной, и как Закон отошел, (а) Благодать и Истина всю землю наполнили, и вера на все народы распространилась, и до нашего народа русского (дошла). И похвала князю нашему Владимиру, которым мы крещены были. И молитва к Богу от всей земли нашей».

Без высшей нравственности и любви «закон» восстает против своего творца – человека – и уничтожает его. Так общество оказывается в мире нормативного абсурда, в свое время изображенного в фантазиях Франца Кафки, антиутопиях Джорджа Оруэлла и Олдоса Хаксли.

Закон без любви и справедливости также превращается в прокрустово ложе. Тем более что современный либерализм не только не учитывает наличие Божественного образа и подобия в человеке, но и говорит о человеке без культурно-исторической специфики – о «человеке вообще», «общечеловеке», никогда на самом деле не существовавшем в реальном мире. Разумеется, религиозные, нравственные, культурные ценности и идеалы являются помехой для такой усредняющей антропологии, которая и создает фундамент юридизма. В такой ситуации любая система законов превращается в ширму для произвола сильных мира.