Диалоги

Сначала я жил у одного белого, у лесоруба. Но однажды он сошёл с ума: сказал чёрным, чтобы они его расстреляли, а те стали у меня спрашивать, что им делать. В конце концов я позвал другого белого, который жил в ближайшем к нам доме, в пятидесяти километрах оттуда, послал за ним гонца. У этого другого белого я потом и жил. Он был бывший офицер, работал в фактории, где был магазин и выращивались какие-то культуры. Жил с одной «мусой», она была цветная, но не местная, иначе она стала бы его обманывать. Прежде чем нанять его в компанию, директор ему сказал: «Вы уедете надолго и далеко. Мы редко будем вас видеть. Нам надо знать, можно ли вам доверять, поэтому я вам сейчас задам несколько вопросов». И стал спрашивать его, случается ли ему, когда он пукает в кровати, приподнимать ногой одеяло, чтобы вдохнуть этот запах, и нюхает ли он свои пальцы после того, как почешет в ухе. Такие в те времена были психологические тесты. Поскольку этот тип ответил, что не понимает, какое всё это к нему имеет отношение, его взяли на работу. Другие кандидаты, что были перед ним, ужасно смущались и не знали, что отвечать! После всего этого я уехал в Табу[35]. Там была точно такая атмосфера, как описано в «Путешествии на край ночи». Было пять торговцев и пять типов из администрации. Они от всего сердца друг друга ненавидели, но пили вместе. У всех были «мусы», которых они передавали друг другу. Всё это у меня вызывало отвращение. Эти французы были омерзительны. Я видел в полях мужей этих женщин, их заставляли работать с кандалами на ногах. В Африку я взял с собой «Улисса», Рембо, Лотреамона и «Африканские сказки» Сандрара. Та книжка Лотреамона у меня, кажется, ещё есть.

Ты тогда в первый раз читал «Улисса»?

Нет. Впервые я его прочел в полку. В те времена по прибытии в казарму проводили так называемый диктант. Заполняли анкету. В графе «Уровень образования» я написал: «Никакого». На вопрос «Хотите ли вы стать офицером?» я ответил: «Нет». Там была также рубрика, где спрашивалось о наших впечатлениях. Я хотел стать лётчиком, но это у меня быстро прошло. Так что я написал: «Не взлетайте так высоко, небо для всех». После этого прапоры фыркали при встрече со мной, а офицеры глядели на меня с отвращением. На смотре новобранцев капитан приказал мне выйти из строя и спросил, показывая мне бумагу:

– Что это вы такое написали?

– Кокто.

– Что Кокто?

– Это стихотворение Кокто 1920 года.

Меня отправили в штрафную роту, но мне было наплевать.

Ты сделал свою первую выставку у Жюльена Леви в 1932 году. Как это было?

На выставке были собраны первые фотографии, которые я уже сделал. Жюльен Леви – американский сюрреалист, он в те времена устроился в Боннье. Я познакомился с ним у Кросби, они тогда жили на Рю де Лилль, потом там Эрнст жил. Между прочим, именно оттуда мне позвонила [Каресс] жена Гарри, когда он покончил с собой.

Потом ты делал репортаж в Испании, а после на год уехал в Мексику.

Журнал “Vu” заказал мне репортаж. Я уехал туда с одной подружкой, и на некоторое время нас приютила в Мадриде девица-сефардка, которая жила с чёрным американским поэтом. Фотография, вошедшая в «Безумную любовь»[36], была снята тогда, а не во время войны в Испании, как предполагал Бретон. Я уехал в Мексику с этнографической миссией. Уже не очень хорошо помню, как это было, но вспоминается квартира на Рю де Курсель, куда я ходил встречаться с руководителем экспедиции, аргентинцем по имени Хулио Брандан. Миссию, которая была связана со строительством “Pan American”, должно было финансировать мексиканское правительство. Мы сели на корабль до Веракруса. Когда мы прибыли туда, нам сообщили, что денег больше нет. Я должен был приехать в Рио к моему дяде Гийому, но в этот самый момент он умер. Тогда я решил отправиться в Мехико и там жить как получится. Именно в это время я познакомился с Лупе [Гвадалупе] Марин, первой женой Диего Риверы[37]. В Мехико мы – Лэнгстон Хьюз, Нашо [Игнасио]