Диалоги. Извините, если кого обидел.

— Скажите, чувствуете ли вы тепло внизу живота? Тепло внизу живота? Это очень важно!

— Дорогой доктор Березин! Коней я тоже не боюсь! Совсем! А тепла внизу живота я не чувствую, потому что чакра муладхара у меня намертво запечатана моим гуру.

— Кстати, у меня ещё комплекс Электры есть!

— В острых формах? Может, его лучше обсудим, а? (с надеждой)

— Электры?.. Помню-помню. Вас всюду бьёт электричеством — орест и окрест. Точно-точно. А перед грозой на плечах и голове у вас вспыхивают Огни Святого Теслы? Так это всё от статичности зарядов!

— Доктор, вы все правильно говорите про электричество! И про Огни (они, правда, вспыхивают не на голове, а в голове). Только ещё я хотела бы знать, почему я совершенно не боюсь лошадей?

— Вы имеете в виду коней или лошадей?

Диалог XXV

— Я бы так до пенсии стригся. Каждый день.

— Волосьев не хватит каждый день стричься.

— Можно экономить. Потом — бриться. Много чего можно придумать.

Диалог XXVI

— Гражданин! Вы — кто? Оживший лирический герой?

— Я твой ночной кошмар, девочка!

Диалог XXVII

— Для вас найден пряник.

— Неужели печатный? И без кнута в нагрузку?

— Печатный-печатный. Выдержанный. С рекомендациями лучших собаководов.

— Ну вот, начинается с собаководов, а кончается не кнутом, так строгим ошейником. У меня и так вполне здоровый вид, блестящий и шелковистый.

Диалог XXVIII

— Сегодня, по контрасту со вчерашним, я собираюсь устроить праздник плотских увеселений. Потому что по невинности и асексуальности вчерашнее мероприятие опережало детский утренник, и даже — сбор одноклассников на пятидесятилетие со дня окончания школы.

— Я вообще считаю, что после вчерашнего вечера откровений мы все так много узнали друг о друге, что более органичным было бы его завершение какой-нибудь групповухой вшестером, чем такое, какое случилось.

— А несогласных мы бы связывали и хлестали плёткой.

— Откуда могут взяться в такой ситуации несогласные?

Диалог XXIX

— Нам надо снять кино. Чур, я буду Хемингуэем. Я чудесно подойду на роль Хемингуэя. Ну, на худой конец — Эренбурга. Или Зельды Фицжеральд, если уж всё занято.

— А-а! Я первый хотел быть Хемингуэем! Я на него такой похожий — и ростом вышел, и плечами, и бородой. То есть, ничего из этого у меня нет, а тут, я так понимаю, оно-то и нужно. В крайнем случае, согласен на Гертруду Стайн. Буду бить по морде Ванону Райдер, будучи в образе Хемингуэя, и приговаривать «Все вы, блин, потерянное поколение!»

— Нетушки. Это я — толстый, всё время думаю о женщинах, практически алкоголик, люблю побряцать боевыми подвигами, которых не совершал. Моего героя должны лупить по морде и кричать: «Где наше поколение, где?!»… А он — смиренно стоять и бурчать, ковыряясь в полу ботинком: «Проебал-с!».

— Ну ладно. Но я буду ёбнутым Фицжеральдом на автомобиле! Тем более что я водить не умею.

— Хорошо. Только автомобиль должен быть с открытым верхом. А Хемингуэя, чёрт с ним, пускай Брюс Уиллис играет. Он в нужный момент вывернет руль куда надо, и всех нас спасёт.

— Само собой, с открытым. А на капоте будет сидеть Ева Херцигова в главной роли — железной бабы с крыльями.

— Точно. Только её обработают фотошопом, и она будет десятисантиметрового роста. Бориса Моисеева возьмём на роль Сартра, а под ноги ему накидать девок из «Фабрики» в позах кошек со свернутыми головами. На заднем плане Фил Киркоров в обличьи Джона Уэйна сворачивает голову последней девке, чтобы было ясно, откуда остальные.

— Он ещё должен материться — но мы ему впишем вместо матерной ругани цитаты из «Заводного апельсина». А на вопрос — куда дели Модильяни — мы ответим, что снимаем трилогию. Эта серия была «Братство кольца», и в ней мы только ехали к Модильяни. Следующая серия будет называться «Две твердыни: Модильяни и Пикассо». Третья серия «Возвращение Рафаэля» уже в запуске. Нам ещё не хватает больной СПИДом одноногой лесбиянки и батальных сцен с участием троллей — и Оскар наш.

— Точно. Я так и представляю, как мы выкатимся со всей этой оравой на сцену.

Диалог XXX

— В серпе и молоте есть что-то улыбающееся, смешливое.

— Именно — с одним зубом… Он похож грудничка.

Диалог XXXI

— Мне родители очень мало рассказывали про это. Подписку давали, видимо.

— У нас все давали подписку. Я тоже давал подписку. И моя матушка давала подписку. И её друзья давали подписку. И мой горячо любимый дедушка, Царство ему небесное, давал подписку. И батюшка мой давал подписку. И друзья мои давали подписку. Поэтому мы говорили обо всём совершенно свободно — кроме как о женщинах, разумеется.

— Я не давал подписки, в этом, видимо, проблема. И уже никогда не дам её, как она ни дерись.

— Нет, дать-то можно. Но непонятно — возьмут ли они.

Диалог XXXII

— Славная меннипея. Или мениппея? Всегда их путаю.

— А от этого слова у меня судороги — у меня был такой вопрос в билетах, ещё при слепой Таходище.

— Да, похоже на неприличную болезнь. От которой и слепнут.

— Вообще, Бахтин писал «мениппея», и буржуи вслед за ним «menippaea». Хотя к такому термину лучше подходит Manny Penny. Ага.