Диалоги (о государстве, о законах)

СЦИПИОН. — Итак, согласен ты, чтобы все части нашей души находились под царской властью и управлялись мудростью?

ЛЕЛИЙ. — Да, я согласен на это.

СЦИПИОН. — В таком случае, почему ты не знаешь, какое мнение тебе следует высказать о государстве? Ведь если вершить делами в нем будет поручено нескольким лицам, то, как сразу можно понять, оно не будет управляться империем, который, если он не един, невозможен вообще.

(XXXIX, 61) ЛЕЛИЙ. — Какое, скажи пожалуйста, различие между одним властителем и несколькими, если справедливость в руках у нескольких лиц?

СЦИПИОН. — Так как я понял, Лелий, что мои свидетели не производят на тебя большого впечатления, то я не перестану брать в свидетели тебя самого, дабы подтвердить справедливость своих слав.

Меня, — спросил Лелий, — каким же образом?

СЦИПИОН. — А я заметил недавно, когда мы были в твоей формийской усадьбе, как строго ты наказывал своей челяди[138] слушаться только одного человека.

ЛЕЛИЙ. — Разумеется, — управителя.

СЦИПИОН. — Ну, а в городском доме? Разве несколько человек ведает твоими делами?

ЛЕЛИЙ. — Нет, один.

СЦИПИОН. — Далее, а разве всем твоим домом управляет еще кто-нибудь другой, помимо тебя?

ЛЕЛИЙ. — Конечно, нет.

СЦИПИОН. — Тогда почему ты не соглашаешься на это же в делах государственных — что владычество отдельных лиц, если только они люди справедливые, и есть наилучшее государственное устройство?

ЛЕЛИЙ. — Ты заставляешь меня почти согласиться с тобой.

(XL, 62) СЦИПИОН. — Ты, Лелий, согласишься со мною еще больше, если я, — отбросив сравнения, что поручить корабль одному кормчему, а больного одному врачу[139] (если только оба они владеют своим искусством) правильнее, чем поручать их многим, — перейду к более важным вопросам.

ЛЕЛИЙ. — К чему именно?

СЦИПИОН. — Разве ты сам не видишь, что из-за нестерпимого высокомерия одного человека — Тарквиния — само имя царя стало ненавистным для нашего народа?

Да, я это вижу, — сказал Лелий.

СЦИПИОН. — В таком случае ты видишь также и то, о чем я в нашей дальнейшей беседе намерен говорить подробнее: после изгнания Тарквиния народ неистовствовал ввиду, так сказать, крайней непривычки к свободе; тогда были отправлены в изгнание невиновные[140], тогда имущество многих людей было расхищено, тогда появились консулы с годичными полномочиями[141], тогда перед народом стали опускать ликторские связки[142], тогда была введена провокация по всем делам[143], тогда из Рима уходил плебс[144], словом, тогда в большинстве дел народ обладал всей полнотой власти.

(63) ЛЕЛИЙ. — То, что ты говоришь, соответствует действительности.

Да, — сказал Сципион, — так бывает во времена мира и спокойствия; ведь пока бояться нечего, можно и своевольничать, например, на корабле, а часто и при легкой болезни. Но подобно тому, как мореплаватель, как только по морю неожиданно начнут ходить волны, а больной, когда его состояние ухудшается, лишь одного человека молит о помощи, так и наш народ в мирное время и у себя дома повелевает и даже магистратам грозит, отказывает им в повиновении, совершает апелляцию[145] и провокацию, но во времена войны повинуется им, как повинуются царю[146]; ибо чувство самосохранения сильнее своеволия. А во время более трудных войн наши граждане постановляли, чтобы весь империй был в руках у одного, даже без коллеги[147], причем уже само название указывает на особенность его власти. Ибо диктатор так называется оттого, что его назначают, но в наших книгах[148], как ты знаешь, Лелий, его называют главой народа.

Знаю, — сказал Лелий.

СЦИПИОН. — Значит, те древние мудро [поступали]…

(XLI, 64) [Лакуна] … именно, когда народ теряет справедливого царя, то после кончины лучшего царя «сердцами надолго овладевает тоска по нем», как говорит Энний.

…между собою
Так толкуют они: «О Ромул, божественный Ромул!
Стражем каким для отчизны боги тебя породили!
О родитель, отец, о кровь, рожденная небом!»[149]

Тех, кому люди повиновались согласно закону, они называли не повелителями, не властителями, наконец, даже не царями, а стражами отечества, отцами, богами. И не без оснований. В самом деле, что говорят они дальше?

Ты народ наш увел в края, озаренные светом[150].

Они полагали, что справедливость царя даровала им жизнь, почет, украсила их. Такое же настроение осталось бы и у их потомков, если бы цари остались такими же и долее; но ты видишь, что из-за несправедливости одного из них[151] рухнул весь тот вид государственного устройства.

ЛЕЛИЙ. — Да, я вижу это и стараюсь понять эти пути изменений не только в нашем государстве, но и во всяком другом.