Диалоги (о государстве, о законах)

(XXXI, 43) СЦИПИОН. — …[которого я намеревался] привезти назад [в Агригент.] Итак, кто назвал бы это «достоянием народа», то есть государством[329], когда все были угнетены жестокостью одного и не было ни общей связи в виде права, ни согласия, ни союза людей, собравшихся вместе, что и есть народ? Это же было и в Сиракузах. Этот знаменитый город, по свидетельству Тимея[330], величайший из греческих городов и самый красивый из городов мира, его крепость, достойная изумления, гавани, воды которых омывают самое сердце города и его плотины, его широкие улицы, портики, храмы, стены[331] — все это, в правление Дионисия[332], никак не заслуживало того, чтобы называться государством; ведь народу не принадлежало ничего, а сам народ принадлежал одному человеку. Итак, где существует тиранн, там не просто дурное государство, как я говорил вчера, а, как мы теперь должны сказать на основании своих рассуждений, вообще не существует никакого государства.

(XXXII, 44) ЛЕЛИЙ. — Ты говоришь превосходно; я ведь уже понимаю, к чему клонится твоя речь.

СЦИПИОН. — Следовательно, ты понимаешь, что даже такое государство, которое полностью находится во власти клики, не может, по справедливости, называться государством.

ЛЕЛИЙ. — Таково, действительно, мое мнение.

СЦИПИОН. — И ты совершенно прав. В самом деле, где же было «достояние» афинян тогда, когда после великой пелопоннесской войны этим городом совершенно беззаконно правили тридцать мужей?[333] Разве древняя слава городской общины, или прекрасный внешний вид города, или театр, гимнасии, портики, или прославленные Пропилеи, или крепость, или изумительные творения Фидия, или величественный Пирей[334] делали Афины государством?

ЛЕЛИЙ. — Никоим образом, так как все это не было «достоянием народа».

СЦИПИОН. — Ну, а когда в Риме децемвиры в течение третьего года правили без того, чтобы по их решениям была возможна провокация, когда сама свобода утратила свою законную защиту?[335]

ЛЕЛИЙ. — «Достояния народа» не было; более того, народ постарался вернуть себе свое «достояние».

(XXXIII, 45) СЦИПИОН. — Перехожу теперь к третьему виду государства[336], при рассмотрении которого, пожалуй, возникнут затруднения. Когда народ, как говорят, вершит всем и в его власти находится все, когда толпа обрекает на казнь всякого, кого захочет, когда людей подвергают гонениям, когда грабят, захватывают, расточают все, что только захотят, то можешь ли ты, Лелий, и тогда отрицать, что это есть государство, раз все принадлежит народу, так как мы условились считать, что государство есть «достояние народа»?

ЛЕЛИЙ. — Ни одному государству не откажу я в этом названии с такой легкостью, как именно этому, в котором все целиком находится в полной власти толпы. Ибо, если мы признали, что государства не существовало ни в Сиракузах, ни в Агригенте, ни в Афинах, когда там правили тиранны, ни здесь, когда у нас были децемвиры, то я не понимаю, почему понятие государства более применимо к владычеству толпы; ибо, во-первых, для меня народом является только такой, которого удерживает вместе согласие относительно прав[337], как ты, Сципион, превосходно определил, но такое сборище людей, о котором ты упомянул ранее, есть тиранн в такой же мере, как если бы им был один человек, и это даже еще более отвратительный тиранн, так как нет более свирепого зверя, чем тот, который подражает внешнему виду народа и принимает его имя[338]. И совсем не правильно, чтобы — в то время как имущество помешанных людей, по законам, находится во власти их родичей, так как… [они не могут распоряжаться им, — неразумной толпе была дана возможность распоряжаться «достоянием народа».] [Лакуна]

(XXXIV, 46) СЦИПИОН. — …[так что об оптиматах] можно сказать то же, что было сказано о царской власти, — почему их правление есть государство и «достояние народа».

МУММИЙ. — И даже с гораздо бо́льшим основанием; ведь царь более походит на владыку еще и потому, что он один; но ни одно государство не может быть счастливее такого, где власть возьмут в свои руки несколько честных мужей. Но я даже царскую власть предпочту правлению «свободного» народа; ибо именно этот третий вид и есть самое дурное государство.