Диалоги об Атлантиде

Теперь определи сначала и пояснее: точно ли, по твоему мнению, рассудительность есть делание, или произведение (назови как угодно) добра? – Да, я так думаю, сказал он. – Следовательно рассудителен не тот, кто делает зло, но тот, кто добро? – А тебе, любезный, разве иначе кажется? спросил он. – Постой, сказал я; речь не о том, что кажется мне, а о том, что говоришь ты. – Да того я не называю рассудительным, кто делает не добро, а зло: по-моему, рассудителен тот, кто делает не зло, а добро. Определяю ясно: рассудительность есть делание добра. – Может быть, тебе в самом деле ничто не мешает говорить правду; однако ж удивительно, если ты думаешь, что люди рассудительные не знают того, что они рассудительны. – Но я так не думаю. – Между тем немного прежде, продолжал я, тобою было сказано, что художникам, хотя они производят и чужое, ничто не препятствует быть рассудительными. – Да, было сказано; так что ж? – Ничего; говори: кажется ли тебе хоть отчасти, что врач, исцеляя кого-нибудь, приносит пользу и себе, и тому, кого исцеляет? – Кажется. – Но делающий это, делает, что должно? – Да. – А делающий, что должно не рассудителен ли? – Конечно рассудителен. – Не необходимо ли также врачу знать, когда он лечит с пользою и когда нет, равно как и всякому художнику – когда будет выгода от его работы и когда не будет? – Может быть, необходимо. – Стало быть, иногда, действуя с пользою или вредом, врач не знает себя, как он делает; хотя, действуя с пользою, поступает, как ты сказал, рассудительно. Или не так говорил ты? – Так. – Следовательно, иногда, действуя с пользою, он, при всей своей рассудительности, не знает себя, не знает то есть, что он рассудителен. – Но этого, Сократ, быть не может, сказал Критиас. Если же ты пришел к такому заключению необходимо, на основании чего-нибудь в прежде допущенных мною положениях, то я скорее пересмотрю их и не постыжусь признаться, что утверждал несправедливо, нежели соглашусь, что человек, не знающий самого себя, рассудителен. Ведь моя мысль о рассудительности почти сходится с мыслью о самопознании и не отличается от надписи, сделанной в Дельфах. Эта надпись, мне кажется, есть приветствие бога к приходящим, употребленное там вместо «здравствуй» (χαίρε); потому что приветствие «здравствуй» несправедливо, – не того надобно желать друг другу, а рассудительности. Таким образом бог советует входящим нечто отличное от совета человеческого. И эту-то мысль, по-видимому, имел в уме человек, посвятивший Дельфам свою надпись; то есть он всегда и всякому входящему говорит: будь рассудителен. Его слова, как слова прорицателя, конечно, загадочны: познавай самого себя и будь рассудителен, без сомнения, – одно и то же. Итак, что утверждает надпись, то утверждаю и я. Уже впоследствии некоторые начали оразноображивать ее значение, что, как видно, делали и позднейшие посвятители надписей: ничего слишком и порука возле измены[374]; потому что, слова «познавай самого себя» принимая за совет, а не за приветствие бога входящим, они и сами написали, и посвятили Дельфам не менее полезные советы. Всё это я говорю, Сократ, вот для чего: в прежнем уступаю тебе; об этом иное, может быть, правильно сказал ты, иное – я; но в наших словах не было надлежащей ясности. Теперь, если ты не согласен, что рассудительность есть знание самого себя, – я хочу тебе доказать это.