И так, Никиас, ты определил нам как бы только третью часть мужества; а мы спрашивали у тебя, что такое оно всецело. Видишь, мужество есть уже знание не только того, чего должно бояться и на что отваживаться, как сказано тобою прежде, но и всех вообще благ и зол, как говоришь теперь. Так или иначе, Никиас, изменил ты свою мысль?
Ник.
Кажется, так, Сократ.
Сокр.
Но думаешь ли, любезнейший, что тот сколько-нибудь недостаточен в добродетели, кто знает всякое добро и зло и всяким образом, как оно есть и было? Думаешь ли, что тому человеку недостает рассудительности, справедливости и святости, кто один может быть осторожным в отношении к богам и людям, кто, зная, как обращаться с ними, умеет различать опасное от неопасного и приобретать блага?
Ник.
Кажется, ты говоришь дело, Сократ.
Сокр.
Итак, сказанное тобою, видно, есть не часть добродетели, а вся добродетель.
Ник.
Выходит.
Сокр.
А мы ведь назвали мужество частью добродетели?
Ник.
Да, назвали.
Сокр.
Между тем настоящее-то наше положение не то показывает.
Ник.
Видно, что не то.
Сокр.
Следовательно, мы не нашли, Никиас, что такое мужество.
Ник.
Кажется, не нашли.
Лах.
А я думал, любезный Никиас, что ты найдешь, когда так пренебрег моими ответами на вопросы Сократа. Да, я очень надеялся, что мудрость, заимствованная тобою у Дамона, поможет тебе найти это.
Ник.
Хорошо, Лахес, что ты нисколько не думаешь об этом деле и, как недавно обнаружилось, вовсе не разумеешь мужества; а что и я оказался таким же, – это видишь. Ведь тебе, конечно, будет не легче не знать вместе со мною того, что прилично знать всякому, кто несколько занимается собою. Ты, кажется, действуешь истинно по-человечески: смотришь не на себя, а на других. Напротив, я думаю, каким бы образом то, о чем ныне мы довольно рассуждали и чего достаточно не раскрыли, после обдумать – или с помощью Дамона, над которым ты позволяешь себе смеяться, никогда его не видавши, или с помощью других людей. Когда же обдумаю, то с охотою поучу и тебя; потому что ты, на мой взгляд, имеешь великую нужду в науке.
Лах.
О, ты очень мудр, Никиас; однако ж я советую Лизимаху и Мелисиасу раскланяться с тобою и со мною, когда надобно рассуждать о воспитании юношей, а Сократа не отпускать. Таков был совет мой с самого начала; так поступил бы и я, если б у меня были взрослые дети.
Ник.
С этим-то я согласен. Если Сократ захочет принять на себя попечение о юношах, то не должно искать никого другого. Вот и я с большим удовольствием вверил бы ему своего Никерата[315]; да он, как скоро речь зайдет об этом, всегда рекомендует другого, а сам не соглашается. Смотри, Лизимах, послушается ли он и тебя-то.
Лиз.
Следует, Никиас; ведь и я охотно сделал бы для него то, чего не захотел бы сделать для многих других. Что же ты скажешь, Сократ? Послушаешься ли несколько и примешь ли участие в попечении о юношах, чтобы они вышли самыми лучшими?
Сокр.
Жестоко, Лизимах, не хотеть принять участия в попечении о ком бы то ни было, чтобы он вышел самым лучшим. И если бы в теперешнем разговоре я оказался знающим, а они незнающими, то на это дело, конечно, надлежало бы пригласить меня; но видишь, все мы равно в недоумении: на каком же основании одного из нас предпочесть другому? По моему мнению, никто не заслуживает предпочтения. Если же так, то смотрите, не пригодится ли мой совет. Я говорю – и мое слово не с площади, – что все мы вообще должны искать самого лучшего учителя особенно для себя, ибо имеем в нем нужду, потом и для детей, не щадя на то ни денег, ни всего другого; а оставаться такими, каковы мы теперь, не советую. Если же кто-нибудь вздумает смеяться над нами, что мы в таком возрасте посещаем учителей, то укажем ему на Омира[316], который говорит: нехорошо стыдиться человеку нуждающемуся, – и не обращая внимания на возражения, на пересуды других, позаботимся собща как о себе самих, так и о детях.
Лиз.
Мне нравятся твои слова, Сократ, – и я, как ни стар, готов со всею ревностью учиться вместе с юношами. Смотри же, сделай так: завтра рано приходи ко мне, да непременно; мы посоветуемся об этом. А теперь кончим свою беседу.
Сокр.
Сделаю, Лизимах; приду к тебе поутру, если будет угодно Богу.