Диалоги с Евгением Евтушенко

Евтушенко: А «Защита Лужина» мне очень нравится. Мне понравился американский фильм с Джоном Туртурро, он прекрасно сыграл Лужина. Недавно я «Пнина» для себя открыл. Я читал его раньше, но как-то не замечал. Это очень здорово. Потому что я теперь хорошо изучил американскую профессуру, а у Набокова она очень точно описана. Хотя, знаете, бывают просто удивительные открытия. Я, например, открыл одного профессора – он меня просто потряс своей искренностью, совестливостью и тем, что не побоялся сказать вроде бы мелочь… Он однажды сказал мне неправду, почему он не смог прийти на мой фильм. Но его это мучило. И как-то он совершенно неожиданно зашел в мой офис и, мучительно краснея, как шестнадцатилетний, – я поразился: это специалист-то по Шекспиру! – сказал: «Ты знаешь… я должен признаться, Женя. Я солгал тебе тогда, я просто забыл».

Волков: Подвиг Пнина…

Евтушенко: Это дорогого стоило. Я увидел, как этому человеку неприятно было, что он сказал мне неправду. Причем он сказал слово «солгал»! I was lying to you. «Lying» – это очень сильно по-английски! Я совсем другими глазами на него смотрю теперь, на этого человека. Так что Пнин, да…

Солженицын и Андропов

Евтушенко: В феврале 1974 года я позвонил Андропову в кабинет. Я позвонил и сказал, что умру на баррикадах, если Солженицына снова арестуют. Андропов мне мрачно сказал: «Проспитесь!» Когда я проснулся, я узнал, что Солженицына решили выслать. Солженицын мне рассказывал, как это происходило. В Политбюро были люди, которые хотели его посадить, большой спор шел, оказывается.

А знаете, откуда я звонил Андропову? Из телефона-автомата напротив телеграфа.

Волков: А как это можно было? Как можно было из телефона-автомата набрать номер председателя КГБ?

Евтушенко: А вот как: «Справочная КГБ… срочно! Это говорит поэт Евтушенко. У меня есть срочное сообщение государственной важности». Мне о Солженицыне сказал Любимов, мы тогда были в гостях у корреспондента «Times» Стивенса. Я сразу ушел оттуда. Со мной были Римма Казакова и Инна Кашежева, поэтесса, вот мы вместе и выехали. Любимов говорит: «А откуда ты будешь звонить, Женя?» – «Да из автомата надо звонить, не надо отсюда». И вот такой мрачный состоялся разговор с Андроповым. Но я все-таки облегченно вздохнул тогда.

А Генрих Бёлль мне рассказал, что, когда он встретил Солженицына, то Александр Исаевич сразу начал с ним спорить и упрекать в том, что сын Бёлля участвует в левом движении. Забавно, да? Вот это Солженицын.

Волков: Да, это типичный Солженицын.

Ростропович и Вишневская

Волков: А расскажите о ваших отношениях с великим виолончелистом и дирижером Ростроповичем и его женой Галиной Вишневской.

Евтушенко: Я обожаю его как виолончелиста и уважаю как музыканта вообще. Виолончелист он совершенно гениальный, бесподобный. И мне всегда очень нравилась его непосредственность, которая выше политики. Потому что, хотя он и занимался политикой, это были движения его души – человека импульсивного.

Волков: Ну, собственно политикой Ростропович никогда не занимался. Когда он Солженицына поселил у себя на даче – разве это была политика? Это, как вы правильно сказали, было чистое движение души. Эмоция. Он, кстати, в своем жизнелюбии и желании объять весь мир очень на вас похож.

Евтушенко: Правильно, да. Но вот с Галиной Павловной у меня произошел конфликт. В общем-то, чепуха… Она мне очень нравится и как певица, и даже как драматическая актриса…

Волков: Да, она сыграла у Сокурова в фильме «Александра».

Евтушенко: Она талантливый человек, безусловно. Но между нею и мной произошла какая-то дурацкая история.

Вы знаете, конечно, что всем нам, которые выезжали за границу в командировки, говорили: ни в коем случае не встречайтесь с Ростроповичем и Вишневской. Я это всегда презирал, никогда не слушал этих советов и запретов. Я не делю людей на эмигрантов – не эмигрантов. Меня папа проучил. Я где-то выразился: «наши бывшие соотечественники». Папа мне сказал: «Ты с ума сошел? Соотечественники разве бывают бывшие?!»