Диалоги с Евгением Евтушенко

Евтушенко: Но вот мы говорили про политическую систему в скандинавских странах – смесь капитализма и социализма, лучшие черты уживаются. Но вы правы, там самое большое количество самоубийств. В чем дело? Отчего это происходит? Экономически это работает, а психологически не работает, потому что становится скучно. Людей разъедает скука, какие-то свои тараканы начинают лезть…

Волков: Потому что люди хотят, чтобы им пустили кровь и чтобы они сами могли кому-нибудь пустить кровь. Я именно в этом плане, Евгений Саныч, рассматриваю страшные и абсолютно нелогичные конвульсии, которые сотрясли Россию после Первой мировой войны.

Вообще Первая мировая – это самая большая трагедия ХХ века. Потому что это было самоубийство Европы, после которого она уже никогда не оправилась. Никогда. Это была попытка самоубийства, из которой Европа выползла на четвереньках и пребывает в этом состоянии до сих пор. Это было коллективное стремление народов Европы пустить себе кровь. Почитайте, что писали, увы, ведущие люди культуры перед началом войны, – они все жаждали этой войны! А когда ее объявили, они все приветствовали ее, говорили, что сейчас Франция обновится, Германия обновится, Россия обновится… Все русские символисты поддержали Первую мировую войну. С восторгом! А после войны то, что произошло в России, мне кажется, было коллективным бессознательным желанием народа сделать, как это в медицине делают, – выпустить лишнюю кровь. Но уж когда она начинает идти, ее бывает трудно остановить. Такое случается с людьми… Это случилось как-то со мной.

Кровь пошла носом, а потом не останавливалась. Из меня вытекло полстакана крови, меня отвезли в больницу. Так вот то же случилось с нацией. Начали выпускать кровь, а остановиться уже не могли. И так довыпускались, что сейчас уже не хотят, слава богу, никаких потрясений. Россия так сильно пустила себе кровь революцией, гражданской войной и Большим террором, что эта генетическая память останется надолго.

Евтушенко: Ну хорошо, были, скажем, напряженные взаимоотношения Америки и Советского Союза. Но уже давным-давно никакой опасности коммунистического реванша наше правительство не представляет для мира. Мы доказали: у нас нет этой вопиющей преднамеренности, что противник должен быть уничтожен. И посмотрите, как мы все время возвращаемся в прошлое! Мне даже смешно, когда в Америке Обаму называют чуть ли не советским агентом. Когда я слушаю Раша Лимбо[108] или кого-то в этом роде, это просто анекдот какой-то. Или когда я слышу наших имперских рыцарей холодной войны… Это люди, которые не могут до сих пор вытащить ржавые осколки железного занавеса из своих глаз. И, если говорить о нашей внутренней жизни, в том числе и американской жизни, как часто люди, которые могут и должны выходить на какую-то общую точку зрения – и не для того, чтобы подавить свою индивидуальность, а просто найти взаимопонимание, – упираются рогом и друг друга оскорбляют. Нет, нужна кон-вер-ген-ци-я! И я считаю, что искусство может помочь в этом людям. А? Может помочь, как вы думаете?

Волков: Увидим.

Евтушенко: А я все-таки верю в благородную силу искусства. Для чего-то же существуют эти великие книги, эта великая музыка? Ну разве это плохая идея семьи человеческой? А посмотрите, что сейчас делается, сколько убивают людей внутри семей своих.

Волков: Больше всего насилия применяется против близких. Это статистический факт. Это называется domestic violence[109].

Евтушенко: Исамое больное – это обида от близких. Когда тебя обижают люди, которых ты не уважаешь, это не так больно.

Подводя итоги: воспоминания, размышления, сожаления

Солоухин

Евтушенко: Удивительная у меня произошла история с Владимиром Солоухиным. Просто удивительная! Вы знаете, что он сказал на обсуждении моей книжки «Обещание»?

В пятьдесят седьмом году у меня вышла книга «Обещание», из которой цензура выбросила поэму «Станция Зима». Спасся только кусок «По ягоды» – лучший кусок. Какие же нападки были тогда! Я оскорбил родину!.. Свою малую родину!.. Опозорил трудовой рабочий класс города Зима!.. Редактор зиминской газеты написал, что это вообще сплошное безобразие. Дядю моего Андрея Иваныча вызвали, прорабатывать стали: что там твой племянник написал? Он говорит: «А вот про меня по „Голосу Америки“ передавали. Это что же означает – кто я? А я и есть рабочий класс! Гордиться надо, что у нас есть такой поэт!»

Волков: Этот ваш дядька, по-моему, колоссальный эксцентрик был. Вроде деда Щукаря. А что же с Солоухиным было?