Диалоги у картин

по части любования водой,

когда за кисть берётся Маковой.

116 Верность

Где мифы, кельтами разлиты,

живут суровые граниты,

волне припавшие навек,

как верный слову человек…

Я слышал в давнем разговоре,

акварелиста суть проста –

он кисти опускает в море

за нужной краскою листа.

117 Витебские темы

Не странны Витебские темы

переселенцу брянских душ,

есть в славянине каждом глушь

своей земли мифологемы,

где корни, как ни обрывай,

свои пророчат ад и рай…

И, вот, пока, меж ними бродим

во страхе ложности весов,

где чаша не пуста грехов,

молельни символам возводим.

А, жизнь — лишь путь меж берегами

для одинокого гребца

с невозвращёнными долгами

или иконами творца.

118 Вишнёвый сад

Плоды утрачены Эдема,

но дальний правнук небесам

сторицей возвращает Храм

поры весеннего гарема!

Так юность, дерзостью влекома,

Викторианские оковы

нам рушит здесь, и мастихин

в картоне властвует один.

119 Возраст сожаленья

Так настигают Дни Рожденья,

и с жаждой истины высот

приходит возраст сожаленья

от необъятности красот

преравнодушнейшей природы,

которой время не претит

уравновешивать народы

от наших дней до Атлантид

одним коленопреклоненьем,

одним восторгом созерцать

уже лучей проникновенье

на наших судеб благодать

и признавать за божества,

чьей кистью шепчется листва

за паутинками звезды,

рождённой в капельке воды.

120 Гость

Промчись по мосту торопливо,

притормози у высоты –

Он одиноко и счастливо

изводит белые листы,

как гость из выжженных планет,

где акварельных красок нет

и мир построен на золе

для поклонения Земле.

121 Жажда кисти

Всё тот же ветер, те же воды –

бессменный моря инструмент,

язвят смирение природы,

где ей восторженные оды

писал художества студент,

дрожа с мольбертом укреплённым

обломком старого борта,

и зонт вздыхал одушевлённо

преображению листа,

который через сорок лет

в бумагах внучки обнаружат

и, с ним, по комнатам закружат,

и… дрогнет… молодостью дед,

а дети стихнут, чуть дыша,

когда давно седой маэстро

займёт излюбленное кресло

и им расскажет, не спеша,

как кисти жаждала душа.

122 Инскрипт на акварели

Превосходная зима

с мягким росчерком апреля

у ручья лиловой трели

в акварельных берегах,

будто жалоба письма

из чернильницы небесной,

как словам бывает тесно

на оттаявших снегах.

123 Ирландское

Гольфстрима дальняя дуга

ласкает дикие брега

надменных северных широт,

где рокот Вечности течёт

без рубежей чужой зимы,

которой редко рады мы.

В каком начале было Слово?!

Немолчный вихрь круговой

мне странный дарует покой

благодарения седого…

Так акварелевый листок

способен усмирить поток,

чтобы на тысячи очей

теплел Ирландии ручей.

124 Катунь

До рубежей огня и рая

мы — безграничная страна…

Катунь — жемчужина Алтая

в латвийский сонм занесена,

где всей суровостью хранит

морей дерзающий гранит.

125 Кубизм и море

Нам, вряд ли, диспуты уместны,

где берег глыбами штормит…

Кубизм и Море — несовместны,

но, порты — старше пирамид!

Горизонтальная бездонность,

вояжей кругосветный дым

и деловитая покорность

перед закатом горновым,

чтобы во тьме у навигаций

вершить дороги без следа,

где мир, в три четверти — вода,

а мы — плоды мистификаций…

Так бредит волнами покой

его балтийской мастерской,

где тишина учеников

волшебна прелести стихов.

126 Мастер-класс

Он много лет на всей Земле

не ищет прихотям опоры,

а пишет чудные узоры

и, лист, недвижим на столе,

покуда волей нереид

кисть красотой его поит

и наши увлекает взоры.

127 Маяк

На, едва ли, просохшем этюде

полюсами живых магнитуд

маяки, словно близкие люди,

моего возвращения ждут.

Пусть закрыты прощения двери,

всё же, сколько в судьбе не греши,

кто-то пишет потерянный берег

для твоей заплутавшей души.

128 Морской пейзаж

Так чуден сон, где прежде не был,

где не качает мачт волна,

и, с глади вод, в высоты неба

бледнеет утра тишина,

где, будто, розовы туманы

покоем шёлковых морей

и тихо дремлют капитаны

на вахтах мирных кораблей…

Искусство радоваться жизни

мы меньше живописи чтим,

пока на ялике «круизном»

меж берегов не заскользим

и выйдет крошечный корвет

на акварелевый рассвет,

где плеском бережным гребца

переполняются сердца.

129 Венецианское утро

Здесь всё — не в рифму городскую,

из вертикалей глубины!

Живая дымка аллилуйи

для влажной утра тишины,

чтобы минутой откровений

искать единственную нить

и бесконечностью сомнений

монету веку уронить.

130 Ожог

Необъяснимая тревога

пространств и времени колец

до ощущения ожога

закрытых шрамами сердец

всечеловеческой страны,

где, ровно все — обнажены

своим венкам переживаний

или цепям суровых дней

приобретенья горьких знаний

душе потерянной своей,

как будто в Дантовом аду

нам вечна память на беду.

131 Пионы

Что мне искусства время оно!?

Я утро с нежностью приму,

когда банальные пионы

так сочны взору моему!

Здесь лист урока акварели

студийной внемлет тишине

и кисти юные зардели

гаданьем тона на стене

и преломлений на стекле

зелёных прутиков свирели,

которых музыка проста,

как первый опыт рисованья

сердец, открытых врачеванью

в минутной влажности листа.

Быть может, так, других миров

продлится таинство цветов!