Читаем Диалоги у картин полностью

и тени, с щедростью огня,

и крышам милостивы кроны,

и стульчик венский… для меня,

как будто русский мой клубок,

усталый шуму городскому,

для сказок таллиннского дома

нашёл душевный уголок.

148 Чувство розы

Так странно, здесь — ни звука прозы,

лишь красок щедрые врата

и нету роз, есть Чувство Розы

до осязания листа

над гранью тонкого обвода…

Превзойдена, превзойдена!

Превзойдена сама Природа!

149 Чужая тетрадь

На излёте прохлады апреля

мне приснилась чужая тетрадь

с голубой тишиной акварели

и способностью кисти дышать,

с обретеньем пространства, где не был,

и лучом одинокой звезды,

погружённым в усталое небо

нереально склонённой воды.

150 Лекала

А, вот, и верные лекала

соизмерения сует

с бесчеловечным идеалом,

где только гладь, трава и свет…

И нам уж мѝла вероятность

опустошения веков,

чтоб коронованная ясность

пленила выживших Богов

и мир попробовал опять

добра не ближнему желать.

151 Этюд

Простор и разум на этюде,

неслышно кисть врачует век…

Зачем, такому небу, люди?

Но, кто бы, пел его разбег,


как этот, нас минувший, Гений –

исповедальности беглец,

чья жизнь

— лишь круги возвращений

на берега других сердец.

152 Веер

Остановись! Полуминута,

но, приговором — не твоя…

Ни льда, ни пламени, как будто,

и, перед нею, не князья.

В такой театр контрамарок

не раздобыть, хоть век живи,

но, здесь, она — земной подарок

твоей истории любви!

153 Пассия

Искусства близок горизонт…

Вдали от гула городского

здесь чудны день, цветы и зонт,

а, в остальном, ничто не ново,

кроме желания мужей

портретов пассии своей.

154 Искусству портрета

Он не явит себя в легенды

чреды натурщиков своих,

но этот гениальный штрих

себе позволил, как аренды

их уникальности крупиц,

и мудрость вычерченных лиц

он с каждым откровеньем множит,

но не свою судьбу итожит,

а нам без устали твердит,

что, в каждом, звёзды отразит.

155 Бестия

Из сини рыжего этюда

он грубым натиском кистей

нам извлекает это чудо

горячей бестии своей,

что примиряет божество

уже вторичностью его

с полунамёками бретель,

и ровной прелестью коленей,

где есть царица вдохновений -

Её Величество — Модель!

156 Обратный билет

То ли плед на диван,

то ли час предрассвета,

то ли встреч узелки,

мимолётного дня

или вид из окна,

в вертикали поэта

через цепи строки,

как души западня.


Деревянная рама

у стены бесполезной

перетянута нитями

тысячи лет,

как, оставшийся призраком,

город железный

и надрывный, бумажный,

обратный билет.

157 Стравинский

Его портреты — образа

всепониманию простому:

не тщитесь эти же глаза

вообразить лицу другому…


Громады изгнанных войною

клавиров, танцев и холстов

горели в факелах жрецов

его «языческой весною»

из новой классики времён.


На полотне и Русский он,

и Музыкант, на грани мира

с венецианскою могилой

Россией выжженных икон.

158 Загадка

Мы женщин вымышленных падки,

вот нам и фея, и гюрза!

Так мало нужно для загадки –

чуть-чуть, но разные глаза.

Лишь лист бумаги рассечёт

что ранит нас, и что влечёт.

159 Пепел

Где грань её водораздела!

Нагой усталости синдром,

надлом лица и юность тела

не лёгким пишутся пером,

как будто, подле белизны,

её одежды сожжены

и пепел этого костра

остыл вчера.

160 Профиль на синем

Там отступает вдохновенье,

где, сотворением оков,

всё обаяние терпенья

у линий белых берегов

и синих граней темноты,

что одолеть не в силах ты,

пока у бездны на краю

она вершит судьбу твою,

усталый жизни созерцатель,

в которой не было беды…

Пусть твои волосы седы,

пусть ты, четырежды, писатель –

её сюжетные орды

не твоего романа строки…

Не тщись протиснуться в пророки,

где мёртвы «Черные дрозды».

161 Ультрамарин

В его набросках горсть сюжетов,

где бесноват ультрамарин

для романтических картин

и целомудренных поэтов,

где поиск счастья, для неё,

в преодолении гордыни

запретом боговым, отныне,

являть величие своё

и… ожиданий не бранить,

там, где пристало нежной быть.

162 Стиву Хенксу

Чисты, приветливы, воздушны

и кисть с молитвою волхва,

когда мольберту равнодушны

подмостки, камни и слова,

но пели арфы и свирели,

где завершалось волшебство

Творенья… Богом… Акварели

для Женщин утренних его!

163 Анадиомена

Друг мой, ничто — твои заботы!

Я лишь одно признать готов:

— Здесь ничего не лучше фото,

кроме… отсутствия следов

у этой… Прелести полёта

и белой нежности одежд,

где ветер ласков ей и свеж,

как мысль седого киприота,

девятый видевшего вал,

что Боттичелли опоздал!

164 Абрис на золотом

Здесь даже белый лист без слов

взывал бы лиры наважденье!

Как можно в несколько штрихов

запечатлеть судеб движенье

и нас оковами пленить,

что лишь влюблённым стоит жить

и полнить светами аллеи

печальных наших городов,

где норовят догнать Бродвеи,

а не вернуть сердцам любовь.


Нам зажигается звезда!

Снимите шляпы, господа!

165 Качели вечные времён

Качели, стрелки… всё равно…

она повсюду ровно дышит

звездою старого кино,

что снято мастером давно

и только ты о нём не слышал…


Из тёплых линий колдовства

она сплетёт душе печали,

как небесам её венчали

твои несмелые слова.

Не разгадать любви напевы

и убежать их не дано,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Полтава
Полтава

Это был бой, от которого зависело будущее нашего государства. Две славные армии сошлись в смертельной схватке, и гордо взвился над залитым кровью полем российский штандарт, знаменуя победу русского оружия. Это была ПОЛТАВА.Роман Станислава Венгловского посвящён событиям русско-шведской войны, увенчанной победой русского оружия мод Полтавой, где была разбита мощная армия прославленного шведского полководца — короля Карла XII. Яркая и выпуклая обрисовка характеров главных (Петра I, Мазепы, Карла XII) и второстепенных героев, малоизвестные исторические сведения и тщательно разработанная повествовательная интрига делают ромам не только содержательным, но и крайне увлекательным чтением.

Александр Сергеевич Пушкин , Г. А. В. Траугот , Георгий Петрович Шторм , Станислав Антонович Венгловский

Проза для детей / Поэзия / Классическая русская поэзия / Проза / Историческая проза / Стихи и поэзия