У меня случайно оказались купленные в магазине пряники. Миня загребал лапой — давай, мол, не скупись, — смешно вытягивал трубкой губы и жевал пряники. Он косился на меня маленькими лиловатыми глазками и постанывал от удовольствия. Пряники быстро кончились. Знал бы, купил побольше. Миня обиженно захныкал: мало!
— Но медведи-то зимой спят, — вспомнил я.
— А пусть спит, коль захочет, — согласилась хозяйка. — Только они у меня почему-то не спят. Я их кормлю. Пятого или шестого уж держу. Чем кабанчика, лучше медведя. И мясо, и шкура.
По-новому оглядел я бабку. Так вот она какая «медвежатница»! Жаль, не знают, не могут ей отплатить камчатские мишки…
— Где же вы их берёте?
— А у меня племянник есть, Толик, шофёр. С экспедицией ездит, мне и привозит.
Бабуля поджала губы. Ей не нравились мои расспросы. Пришёл покупать, так нечего любопытничать.
Мы помолчали. Замолчал и Миня, словно задумавшись о своей нерадостной судьбе…
— Приезжай в апреле, — повернулась к дверям бабка. — Так и быть. Твой будет этот мех.
Но мне уже расхотелось иметь медвежью шкуру. Одно дело, когда она готова, как из магазина, другое — когда на живом Миньке…
— А может, сейчас продадите медведя?
Это вырвалось у меня само собой. Куда, если подумать, мне его деть? Где держать-то?
Бабушка пожевала запавшим ртом, сообразила что-то и кивнула решительно:
— Давай. Только я возьму за него, как за весеннего.
И она заломила сумму, которой у меня не было. Не могло быть таких денег и весной.
С тяжёлым сердцем я уходил от «медвежатницы». Как же выручить Миню? Он провожал меня стоя, гукал вслед и махал лапами, будто приглашая — приходи! Да гляди, пряников не забудь!
Думал я, думал, как быть с Миней, и, кажется, придумал.
К нам на завод пришёл военный плавучий док. Такие доки служат для подъёма — докования — кораблей. Похож плавдок на перевёрнутую букву «П». Или на огромное корыто без передней и задней стенок. Такое большое, что в нём помещается корабль. Дно у корыта — пустые понтоны. Зальют их водой — док погрузится, только ножки у буквы «П» торчат, они называются башнями. Откачают воду из понтонов — док всплывёт и поднимется, а заодно поднимет и вошедший в него корабль. Теперь пожалуйста, можете ремонтировать корабль и красить его днище. Вот оно, всё на виду.
Но и сам док время от времени нуждается в ремонте. Вот его и прибуксировали к нам на судоремонтный завод. И мне поручили вести на нём работы.
Ремонт не ремонт — у военных моряков служба идёт своим порядком. Как всегда утром — подъём, вечером — отбой. У входа на док стоит часовой с карабином и сине-белой повязкой на рукаве. Проверяет, есть ли пропуск. Так положено. Моряки на доке служат и учатся, помогают заводу в ремонте. В кубриках тепло, светит электричество, подключённое с берега, и работает своя кухня — камбуз. Всегда в одно и то же время к командиру дока приходит кок и докладывает: «Товарищ капитан-инженер третьего ранга! Обед готов! Прошу снять пробу». Командир надевает фуражку, идёт па камбуз и пробует первое, второе, а бывает, и компот. «Добро! — по уставу разрешает обед командир и от себя добавляет: — Молодец, кок! Борщ отменный!»
Военнослужащий, когда его хвалят, должен отвечать: «Служу Советскому Союзу!» Но кок — в колпаке и в фартуке, с чумичкой в руке— стесняется говорить такие слова и отвечает попросту: «Рад постараться, товарищ командир!» И он действительно рад угодить команде и накормить её повкуснее.
Хорошие ребята служат на доке! Я быстро подружился с матросами и офицерами. Вот я и придумал посоветоваться с командиром, не выкупить ли всей командой Миню у бабки Осьмухи. Пожил бы на доке, ремонт большой, на два года, а там видно будет…
— М-да, — вздёрнул брови и почесал переносицу командир. — Медведь на доке… Впрочем, в учебном отряде у нас когда-то жил медвежонок. Забавный был товарищ. Надо посоветоваться с замполитом.
— Я считаю, это безобразие! — вскипел замполит, услышав мой рассказ про Миню и бабку. — Откармливать камчатского бурого медведя как какого-нибудь поросёнка! Я считаю, это надо пресечь. Личный состав сейчас как раз на занятиях в Ленинской комнате. Обсудим! Решим!
Вероятно, речь замполита была пламенной и убедительной. Не прошло и двадцати минут, как в дверях командирской каюты появились три матроса во главе с интендантом-старшиной, белорусом по фамилии Булёля. Они были возбуждены и полны решимости постоять за правое дело. С ними я отправился в знакомый дом на склоне сопки.
— Уважаемая гражданка Осьмухина! — приложил руку к мичманке и щёлкнул каблуками старшина. — По поручению команды наряд моряков прибыл забрать у вас за наличный расчёт медведя по кличке Миня! Короче, покупаем. Вот деньги, сколько просили.
— Да ведь, милые, — заморгала голубыми глазками струхнувшая бабка. — Милые, не продажный он… Одинокая я… Я к нему привыкла.
— Ну нет! — выступил я из-за матросских спин. — Как мы договорились? Уговору — место!
— А, и ты тут, — уколола меня сердитым взглядом Осьмуха, — А говорил, из Москвы…
— И вот что, гражданка бабуся! — продолжал Булёля. — Военные моряки наказывали передать, чтобы это в последний раз!