Дианова гора

Он заперся в каюте и там провёл оставшийся день отпуска.

— А может, к лучшему, а, старшина? — постучал я к Булёле. — Дикий зверь должен жить вольно.

— Да ведь не дикий он! — горевал Булёля. — Убьют его. С вертолёта. Иль так наскочит…

Интендант сидел на койке и, шмыгая носом, молча пришивал на китель мичманские погоны. Пока он был в отпуске, пришёл приказ о производстве его в мичманы.

— Ну, что ты… Какой же уважающий себя мужчина, тем более лётчик, будет расстреливать с вертолёта беспомощного зверя?!

— А то ты не знаешь, — горько вздыхал Булёля, — Мало ли ещё дряни на свете… Вроде бабки Осьмухи…

Я пригласил мичмана Булёлю в гости.

— Красивая клеёнка, — сразу заметил хозяйственным взглядом интендант, разглядывая кувшинчики и шестерёнки, — Надо бы нам на док в столовую купить.

Мы сидели у макаронного стола-буфета и пили чай с Минькиным мёдом. Мичман, как гость, восседал на голубом подаренном табурете, а я на посылочном ящике.

ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ

Ночью меня кто-то толкнул. Я проснулся. Никого. Тихо. Может, показалось?

Но вот опять кто-то взялся за спинку кровати, толкнул и стал покачивать. Шаткая койка запищала и запозвякивала какой-то железякой. Будто я снова оказался в океане на «луковом» пароходе. А может, это со мной что-то стряслось? Колотит дрожь? Когда-то у меня был приступ малярии, и я сам не замечал, как меня трясло, слышал только, как зубы отбивали дробь.

Но нет, со мной вроде бы всё в порядке.

В дом что-то вошло, вселилось что-то невидимое — я это чувствовал. Какое-то движение, едва уловимые звуки… Я дотянулся и щёлкнул выключателем.

Лампочка раскачивалась. Так вот это что — землетрясение! Впервые в жизни я попал в такой переплёт. Уж что-что, а земля под ногами там, где я раньше жил, всегда была надёжна и покойна.

Ну вот, кажется, качать перестало. Лишь лампочка на длинном шнуре не могла успокоиться.

Я слышал, первое, что бывает при землетрясении, — это дребезжит посуда. Но у меня-то ведь её не было! Эмалированная кружка стоит себе на подоконнике, как стояла. Нет, электролампочка, пожалуй, более «чуткий прибор».

И тут опять толкнуло. Лампочка дёрнулась, её мерные размахи нарушились, и она стала качаться по-новому.

Я кое-как натянул брюки и выскочил в коридор.

— Землетрясение! — заорал я соседям.

За дверью завозились, из щели ударил свет. О господи, как же они там копаются, сто раз дом успеет развалиться!

А оно всё покачивает, и это очень неприятно, потому что ничего не можешь сделать и не знаешь, что будет дальше. И такое ощущение, будто покруживается голова.

— Ну, чего шумишь? — вышел, наконец, заспанный сосед.

— Землетрясение! Не видите, что ли?! Вон, лампочка раскачивается! На улицу надо!

— Разве это землетрясение? — зевнул сосед, — Это так… землешевеление. А лампочка — чего ей не качаться? Когда наверху пляшут, она тоже качается. — Сосед оглядел меня и предложил: — А ты беги, если хочется. В первый раз ведь, да? Все поначалу бегают. Раза два помёрзнешь на дворе и перестанешь.

Но мне, глядя на соседа, бежать на улицу уже расхотелось. Да и толчки вроде бы прекратились.

А сосед уже разгулялся.

— Слушай-ка, пойдём ко мне. Чайку выпьем по случаю твоего первого землетрясения. Потолкуем.

Мы сидели в тёплых мягких креслах и пили крепкий горячий чай. Было тихо и уютно. Из спальни доносилось мирное похрапывание хозяйки.

— Этим лампочкам не верь, они, чуть что, сразу качаются. Мы уж знаем: когда балла два-три — бокалы позванивают. Если четыре — вон тот Буратино с пианино летит. А побольше — фужеры кувыркаются. Тут, бывает, электричество вырубают: пожара чтоб не было, если кабель повредит. Ну, тогда уж надо на улицу — чего в потёмках-то сидеть? Только выходить надо с оглядкой: баллов в пять печные трубы могут посыпаться, кирпичи с крыши едут.

Но это редко случается. За двадцать лет, что мы здесь живём, только раз, кажется, было. В общем, трясёт частенько, но не сильно. Так-то лучше, говорят, когда земля почаще, но понемножку утряхивается.

«Что уж тут поделаешь? Если камчатской земле нужно утряхнуться, улечься поудобнее, придётся привыкать, — уговаривал я себя. — И куплю-ка, пожалуй, такие же фужеры, чтобы знать, какой силы идёт землетрясение. Да и Новый год скоро, не станешь же угощать шампанским из железной кружки?!»

А сосед мой совсем развеселился.

— Слушай, — говорит, — какой уж теперь сон? Пойдём на Димкиных санках покатаемся. Погуляем немножко, а там и на работу скоро…

В небе висела луна. Голубовато светились крыши домов, замёрзшая бухта и дальние сопки; чернели обдутые ветрами, полузанесённые снегом скалы. Тускло поблёскивали стёкла спящих окон.

Земля спала. И невозможно было представить, как выглядит та сила, которая могла бы пошевелить её, такую большую, покойную и надёжную.

Мы по очереди катались с горки, разбегаясь и падая животом на маленькие санки.

— Вы чего это, мужики? — закутанный в тулуп, к нам подошёл сторож магазина. — Новый год, что ли?

— Да какой там Новый год, — отмахнулся сосед. — Обычное землетрясение.

ДОКМЕЙСТЕР КИЛЬ