Дианова гора

Небо вдруг завалила мгла, и день померк. Как всадники с шашками по улице промчались белые вихри, за ними сумасшедше понёсся снег.

Весь вечер крыша грохотала, словно там бегали в кованых сапогах. Это топала, бесновалась пурга. Я долго не мог уснуть. За грохотом кровельного железа был слышен ровный гул, похожий на шум тяжёлого дальнего поезда. Казалось, где-то в глубине белой пурги работало большое злое сердце.

Под наскоками ветра оконные рамы охали и прогибались. От стёкол отваливались снежные пласты, но чёрные глазки тут же снова забивало снегом. Дом был полон каких-то звуков, шорохов и скрипов. Он покряхтывал и упирался.

Ночью меня разбудил стук в дверь. За пей стояла белая фигура — пухлая снежная баба. Фигура отколупнула снег с лица, и я узнал матроса с «Колымы». Так называлась большая, более ста метров длиной, рыбоперерабатывающая база. Она пришла к нам на завод месяц назад.

— У нас ЧП… Сорвало «Колыму»… Швартовый трос перетёрло… А другой вырвало.

Я не представлял, чем могу помочь «Колыме», но мне нужно было быть там. Ремонт этого судна вёл я.

Пурга с размаху ударила в лицо, ослепила и задушила снегом, стала толкать его за шиворот и в рукава. Даже в карманах оказался снег.

— Не отставайте! — оборачивался матрос. — Потеряемся!

Я старался не отставать. Пурга успевала затянуть его следы. Укрыв лицо рукавом, наклонившись вперёд, почти падая, матрос плечом пробивал встречный ветер.

«Колыма» занимала слишком много места у ремонтной набережной, и её поставили пока на другой стороне ковша. Механизмы с неё сняли и увезли на ремонт в цехи. Пустая, она высоко и неприступно темнела в гудящей белой мгле, как бастион.

Впрочем, бастионного в ней было сейчас мало: какая уж это крепость, если её одолевает ветер?

Едва различимый в пурге, на берегу ворочался трактор. В свете его ослепших фар неслись потоки снега. Трактор старался удержать сорванную «Колыму». Но гусеницы его буксовали в сугробах, как в масле, и база медленно разворачивалась в сторону набережной, где стояли траулеры и сейнеры — маленькие, по сравнению с ней, и беспомощные, с разобранными для ремонта машинами. На них уже поднялась тревога, бегали люди: что будет с ними, когда тяжёлая «Колыма» с ходу навалится на них и начнёт мять рыбацкие суда?

— Вон где была! — показал мне посыльный. — Пока ходил, ещё снесло!

Отвернувшись от ветра, на берегу возле базы стояли встревоженные люди — вахтенный механик с «Колымы», наш заводской капитан, хозяин всей ремонтной гавани Саша Бородин, матросы… Они сделали всё, что могли, и теперь смотрели на меня — что я предложу?

Я тоже не знал, что делать. В такую погоду всё становилось очень сложным. Новый толстый, тяжеленный трос сейчас не завести. Заводские катера Саши Бородина тоже не помогут. Вызвать ещё один, два, пять тракторов? Но где их взять? Утих бы этот проклятый ветер! Как мне хотелось заткнуть его глотку, что дует с такой силой! Но пурга на Камчатке бывает и два, и три дня, и неделю… Беда! Беда надвигалась неотвратимо и грозно. Ревела пурга, молчали люди…

— Так что сказал докмейстер Киль? — спросил вахтенный механик.

— Сказал, придёт, — ответил посыльный, — Я дозвонился…

— Это хорошо! — сказал заводской капитан Саша Бородин. — Если уж он…

Инженер Киль был очень опытным докмейстером. Настоящим мастером дока. Умело и быстро поднимал он суда. Пожалуй, не было такого капитана на флоте, который бы не знал Киля. Никто не мог так хорошо, как это делал старый докмейстер, поставить в док аварийное судно, когда оно с пластырем на пробитом борту тихо плетётся, накренившись, на ремонт. Но что он мог сделать сейчас, этот Киль?

Я приехал не очень давно, но успел познакомиться с Килем. На заводе все, хотя бы немножко, знали друг друга. Он был мал ростом, с круглым усатым лицом и твёрдым взглядом серых выпуклых глаз. Похож на взъерошенного, только что подравшегося кота.

Киль слыл смелым и решительным человеком. Не знаю почему, но почти все решительные люди, с которыми мне приходилось встречаться, были малого роста. Может быть, потому, что они не боятся, как долговязые, упасть с высоты своего роста и не очень-то заглядываются себе под ноги?

Докмейстер появился, словно пришелец с другой планеты. На нём был тёплый комбинезон и большие лётные очки. Вот как надо одеваться в пургу!

Снег доходил ему до подмышек. Он разгребал его руками, будто плыл стилем брасс.

— Плохо, Иван Робертович! — прокричал ему Бородин. — Тащит на «рыбаков». Подавит!

— М-да, — покачал головой Киль. Он протёр очки и снизу посмотрел на возвышавшийся нос «Колымы», — Ещё бы, такая парусность! И ветер в борт, в упор… Сколько швартовых держит?

— Один носовой трос. И тот потравливается… Как струна!

— К носовому не подходить! Лопнет, завьётся — смерть! Распорядитесь, вахтенный, никого не подпускать! Я — к трактору!

И докмейстер ввинтился в пургу, исчез. Его «парусность» была меньше, чем у любого из нас. И вообще он на пургу, казалось, не обращал внимания, будто её не было…