Дианова гора

Нос моей лыжи был сломан. Я не только видел — я слышал, как что-то хряпнуло на задней площадке автобуса, где Модик, забыв про лыжи, балагурил с какими-то девушками. Теперь я тащился вслед за Модиком, оберегая кое-как скреплённую лыжу, и думал о нём по-разному. «Конечно, он парень весёлый и общительный, — думал я, — но в разведку с ним идти нельзя, он чужие лыжи ломает…»

— Тут недалеко, — утешал меня Модик. — Ещё немножко…

— Откуда ты знаешь? Ведь ты не был…

Мне почему-то захотелось, чтобы всё было наоборот: пусть уж будет подальше! Пусть заночуем в лесу! Будет знать тогда, как лыжи ломать!

Мы добрались, когда начало смеркаться. Всё перед нами было белым и чёрным. Белое озеро. Белые сопки. Чёрные корявые сучья берёз. Чёрный сарай. Тёмный длинный дом с большими окнами. Белая пухлая крыша, далеко отвесившая перед окнами снежные губы. Чёрная на крыше труба… Только две большие собаки были жёлтыми. Шотландские овчарки — колли. Потряхивая длинной шерстью на груди — подвесами, — собаки с лаем ринулись нам навстречу. Они не обратили внимания на Модика и проскочили ко мне. Наверное, со мной им было интереснее, потому что я как раз упал и лежал на спине, привязанный к лыжам.

«Пусть уж они нас сожрут, эти псы, — подумал я. — Один меня, а другой Модика. Его — обязательно! Будет знать…»

Обе собаки набросились на меня и стали восторженно лизать мне щёки. Тут Модик тоже упал, и собаки кинулись к нему.

— Чего это вы валяетесь? — На лай собак из дома вышел парень. Тоже чёрно-белый: свитер белый, а валенки чёрные.

— Мы из города, — невесело объяснил я. — Отдыхаем…

— Нас сразила любовь этих собачек! — отмахиваясь от языков добавил Модик.

На пороге появился ещё один парень, тоже в валенках и в свитере. Только в чёрном.

— Место! Джильда! Герцог! Где место?

Место оказалось на крыше сенец. Покачивая благородными подвесами, собаки зашли по сугробу на крышу и улеглись там калачами.

А на крыльце появился ещё один обитатель дома — кот. Невиданных размеров, дымчатый, мордатый. Он равнодушно посмотрел на нас, распушился по-уличному, дёрнул хвостом и прыжками побежал к сараю.

— Опять к волу! — сказал парень в белом свитере.

— Я там дырку заделал, — спокойно ответил в чёрном.

— От Барбоса нс заделаешь!

— Не пора ли «Катю» толкнуть?

— Рановато, надо поберечь солярку…

Чужая жизнь навалилась на нас своими подробностями, мы не успевали их понимать.

— Я кинулся к тебе, думал, они рвут, да сам упал! — хохотал в снегу Модик.

Впечатление от встречи с собаками было пока самым сильным.

— Ты упал от зависти, — сказал я Модику. — Увидел, как они меня облапили, и нарочно шлёпнулся…

— Всё ясно! — сказал парень в чёрном, как бы отсекая этим всё, что было до сих пор, и напоминая, что у нас начинается новая жизнь — на. рыбной станции. — Будем знакомиться!

— Модест! — протянул руку из сугроба Модик. — Вообще-то, все зовут Модик…

Нас подняли и оглядели. В доме больше никого не оказалось — парни жили вдвоём.

Тот, что в белом свитере, с тёмной бородой, назвался Геной, а в чёрном, с русой бородой, — Колей. Они были похожи на выросших Чука и Гека: один, Коля, был рассудительный и хозяйственный, а Гена, наверное, умел петь песни. И жили они в таких же глухих краях среди диких гор и глубоких снегов.

— Не скучно?

— Не! — в один голос бодро ответили парни. Но видно было, что обрадовались они нам не меньше, чем Джильда и Герцог.

«Даже если и скучновато, зачем говорить об этом? — подумал я. — От этого будет только ещё скучнее, вот и всё…»

— Дел много, — стал объяснять Коля. — И дома, и на озере…

— Сами вызвались зимовать, — перебил его Гена, — Чтобы летние записи обработать. Летом тут у нас народу — полон дом. Весело!

— Да и зимы-то осталось — всего ничего! Считай, отпурговали!

Парни зимовали в маленькой комнатке с разрисованной печью. Остальной дом был холоден и пуст. Там на кроватях громоздились горы свёрнутых матрасов и спальных мешков, а на столах и подоконниках поблёскивали всевозможные банки и склянки, пробирки, колбы, бутылки… Коля деловито расчистил один из столов от этой посуды и консервной жестянкой сбил мою лыжу.

— Завтра вместе пойдём. Покажем вам наши места.

Вечером мы топили печь. Отсветы огня из открытой дверцы бродили по стенам, выхватывали наколотые фотографии и смешные рисунки. Нет, не скучали здесь парни, и было у них уютно и весело!

Касаясь друг друга плечами, мы сидели рядком на лежанке, глядели в огонь и сумерничали. На плите стояло эмалированное ведро. В нём варился суп. Коля посвечивал фонариком в ведро, схлёбывал с обжигающей ложки.

— Пусть ещё покипит. Наваристее будет.

За стеной стояла тишина, какая могла быть только здесь, на заповедном озере. Да и в доме звуки были наперечёт: потрескивали дрова, бормотала в ведре похлёбка, звучали негромкие наши голоса. И все мы повернули головы, когда раздался новый звук: за дверью что-то заскреблось.

— Барбос… Ген, открой ему.

Вошёл, как хозяин, кот, прищурился на пороге, прикидывая, всё ли в порядке. Он выбрал меня, подошёл и стал точить на мне когти. Как гости, вошли собаки и легли деликатно в сторонке.